Полвека без Ивлина Во
Шрифт:
Единственным, что отравило эту блаженную неделю, была болезнь Джулиет, к этому времени обострившаяся. Врач заявил, что она не может продолжать путешествие, так что ее уложили на носилки, снесли на берег и увезли в Британский госпиталь. Я сопровождал процессию, состоявшую из судового врача, шедшего с теплым бренди и чайной ложечкой в руке, корабельного офицера, Джеффри, полуобезумевшего от тревоги, плот ной толпы любопытствующих египтян, коптов, арабов, матросов-индийцев, суданцев и команды санитаров, двое из которых отгоняли зевак, а остальные погружали Джулиет — похожую на труп — в санитарный фургон. Эти люди были греками, и они отказались брать плату за свои услуги. Для них достаточным вознаграждением было разрешение носить форму санитаров. Они наверняка были единственными людьми во всем Египте, которые когда-либо делали что-нибудь безвозмездно. Несколько недель спустя я встретил одного из них: он маршировал с отрядом бойскаутов. Выскочив из их рядов, он бросился ко мне, чтобы пожать руку и узнать новости о Джулиет.
Это была печальная поездка в госпиталь и еще более печальное возвращение пешком с Джеффри. Британский госпиталь находится на дальнем конце набережной. Мы прошли мимо футболистов, с азартом игравших на неровном песчаном пустыре. Игроки, юные египтяне, были при полной форме: зелено-белые футболки, белые шорты, полосатые гетры и блестящие черные бутсы. Каждый удар по мячу сопровождался воплем «гип-гип-ура!» или свистом; среди играющих бродила пара коз, выискивая занесенные песком отбросы.
Мы
37
Нечто вроде бродячих комедиантов, развлекающих туристов.
Два дня спустя я решил присоединиться к нему.
Отель, где мы с Джеффри остановились, располагался на набережной — совершенно новое бетонное здание, хозяевами которого были отставной английский офицер и его жена. Вся английская колония Порт-Саида единодушно рекомендовала его на том основании, что это было единственное место, где с уверенностью не встретишь «гиппи» [38] . Люди, которых мы там встретили, были, безусловно, британцы, но не сказать чтобы веселые. Некоторые жили в Порт-Саиде в силу удручающих обстоятельств. Тут были два добродушных лоцмана с Суэцкого канала, живших в «Боделле» постоянно, и восхитительный молодой недавний выпускник Кембриджа, общение с которым «доставляло нам безмерное удовольствие; он проводил свой отдых от Темпла» [39] , исследуя ночную жизнь Александрии, Порт-Саида и Каира. Как некоторые люди способны инстинктивно находить уборную в незнакомом доме, так этот молодой человек, прибывая на вокзал любого города на любом континенте, мог мгновенно обнаружить его злачный квартал. Но не считая его и лоцманов, другие постояльцы «Боделла» все были случайные люди, которых вынудила сойти с их кораблей болезнь жен или детей. Тут был плантатор из Кении с маленькой дочкой и гувернанткой; он возвращался домой после четырнадцати лет отсутствия; его супруга тяжело заболела и лежала в госпитале. Тут был капитан-танкист, направлявшийся в Индию к месту службы: у его жены случился приступ аппендицита и ее срочно доставили в операционную. Тут была жена солдата, отвозившая детей домой на период жары; ее младший сын заболел менингитом. Я страшился вечеров, когда мы все сидели в плетеных креслах, скорбно обсуждая состояние больных, а тихие слуги-берберы в белых одеяниях с малиновыми кушаками неслышно сновали, принося виски с содовой, и мистер Боделл пытался ободрить нас, заводя древний граммофон и предлагая бессмысленную азартную игру проколотыми полосками картона.
38
На английском сленге — египтянин.
39
Корпорация английских барристеров (адвокатов высокого ранга).
Джеффри, кембриджский адвокат и я провели два или три вечера, изучая ночной город, район, называемый местными жителями квартал красных фонарей. Он находится на самом краю города на берегу озера Мензалех, близ узкой пристани и товарных складов вдоль канала Мензалех, отделенных от лавок, контор и отелей примерно милей густонаселенных арабских улочек. Квартал очень трудно найти днем, но ночью, даже без особого дара нашего адвоката, путь нам указали бы такси, полные подвыпивших матросов и стюардов, или сумрачные, целеустремленные египтяне, проносившиеся мимо нас по узким оживленным улочкам.
Как-то вечером после ужина мы отправились туда, испытывая немалые опасения, с тщательно рассчитанным минимумом денег и с дубинками из кожи и китового уса, заполненными свинцом, которыми, к нашему удивлению, снабдил нас адвокат; оставили часы, кольца и булавки для галстука на туалетном столике и предусмотрительно позаботились, чтобы Джулиет была в неведении относительно того, куда мы направляемся. Это была интересная прогулка. Нелепый вагон вез нас по Quai du Nord [40] , влекомый кобылой и ослом. Через некоторое время вагон свернул налево, в арабский район. Здесь царило невероятное оживление. По улицам катили редкие машины, а тротуары ничем не отличались от узкой немощеной дороги, более того, она была запружена ручными тележками, с которых продавали главным образом фрукты и сласти, торгующимися и сплетничающими мужчинами и женщинами, бесчисленными босоногими детьми, козами, овцами, утками, курами и гусями. По сторонам улицы стояли деревянные дома с нависающими балконами и плоскими крышами. На крышах — курятники и ветхие временные пристройки, служащие кладовками. Никто к нам не приставал и вообще не обращал на нас никакого внимания. Было время рамадана, длительного мусульманского поста, во время которого верующие весь день от восхода солнца до заката ничего не едят и не пьют. Как результат, ночь проходит в безудержном пиршестве. Чуть ли не у каждого прохожего в руках была небольшая эмалированная миска с чем-то вроде молочного пудинга, к которой он прикладывался, откусив от аппетитно выглядящего круглого хлеба. Мужчины с изукрашенными медными кувшинами продавали лимонад, проходили женщины со стопками лепешек на голове. Чем дальше мы шли, тем более ветхие дома окружали нас, а улица становилась все уже. Мы были на окраине суданского квартала, где текла совсем уж примитивная жизнь. Затем вдруг вышли на резко освещенную площадь с двумя-тремя крепкими оштукатуренными домами и несколькими ожидающими такси. Одна сторона площади выходила на черную мелкую воду озера и была окаймлена мачтами небольших рыбацких суденышек. Несколько девиц в замызганных европейских вечерних платьях завладели нами и потащили к самому освещенному зданию; поперек его фасада красовалось: «Maison Dor'ee» [41] , а девицы кричали: «Золотой дом, золотой дом», «Кароши, чисты». По мне, он не был ни очень хорошим, ни очень чистым. Мы сидели в небольшой комнате в пышном восточном стиле и пили пиво с юными дамами. К нам присоединилась мадам, красивая уроженка Марселя в зеленом шелковом платье, украшенном вышивкой; ей было не больше сорока, и она была чрезвычайно приятной и занимательной. Затем вошли еще три или четыре девицы, все более или менее белые, тесно уселись на диван и, попивая пиво, принялись делать похвальные попытки привлечь
40
Северная набережная (франц.).
41
«Золотой дом» (франц.), по названию знаменитого парижского ресторана.
Затем мы заглянули в соседнее заведение, намного более плебейское, называвшееся «Фоли-Бержер», которым заправляла толстенная старая арабка, едва говорившая по-французски и совсем не говорившая по-английски. Она имела лицензию на содержание восьми девушек, но не думаю, что это был весь ее штат. При нашем появлении на улицу был отряжен мальчишка, который вернулся с полудюжиной арабских девочек, толстых, уродливых, с небрежно наштукатуренными лицами. Вокруг, на узких улочках в однокомнатных лачугах, размером с пляжную кабинку для переодевания, жили свободные проститутки. Не занятые женщины сидели в дверях и усердно шили; между стежками они поднимали голову и зазывали клиентов, у многих на дверном косяке была мелом написана цена — иногда в двадцать пять пиастров, но обычно меньше. Внутри виднелась железная кровать и висящие флаги, украшенные эмблемами британских полков.
На обратном пути мы наткнулись на еще один весело сверкающий огнями дом с вывеской «Maison Chabanais» [42] . Мы зашли и были удивлены, встретив мадам и всех ее юных девиц из «Золотого дома». Оказалось, мы вошли в него с черного хода. Иногда, объяснила она, джентльмены уходят неудовлетворенные, с намерением найти другой дом, чаще всего находят эту дверь, и наименее наблюдательные никогда не обнаруживают своей ошибки.
Пока мы были в Порт-Саиде, рамадан закончился праздником разговения — ураза-байрам. Все дети получали новую одежду — те, кто был лишен такого удовольствия, надевали полоску блестящей мишуры или яркую ленту и шествовали по улицам пешком или ехали на извозчике. Сами улицы Арабского города были украшены огнями и флагами, и каждый старался производить как можно больше шума. Солдаты устраивали канонаду вслед за артиллерийскими залпами; гражданские били в барабаны, свистели в свистки, трубили в трубы или просто колотили по жестянкам и кричали. Так продолжалось три дня.
42
Заведение использует название одного из самых роскошных и известных борделей Парижа, «Шабане», который действовал с 1878-го по 1946 г.
Была устроена ярмарка, где раскинули свои шатры два цирка. Вечером Джеффри, я и глава госпиталя пошли в цирк, чем привели в немалое замешательство некоторых постояльцев. Медсестры в госпитале были шокированы. «Подумайте о бедных животных, — говорили они. — Мы знаем, как цыгане обращаются с ними». Но, в отличие от европейских цирков, тут не было дрессированных животных.
Мы были единственные европейцы в шатре. Стулья были поставлены на весьма шатких деревянных уступах, поднимавшихся от арены на приличную высоту. Позади верхнего, последнего, ряда находились плотно занавешенные кабинки для женщин-зрительниц, но таковых было очень мало; большая часть публики состояла из молодых людей. Между первым рядом и краем арены толпились мальчишки, и полицейский был занят тем, что сгонял их палкой с ограждения. Все места, похоже, стоили одинаково; мы заплатили по пять пиастров и выбрали места ближе к задним. Между рядами ходили служители, предлагая орешки, минеральную воду, кофе и кальяны. Кальяны были простейшие и состояли из половинки кокосовой скорлупы, до середины наполненной водой, маленькой оловянной чашечки с табаком и длинным бамбуковым чубуком. Доктор предупредил меня, если я выкурю один такой кальян, то непременно заболею ужасной болезнью; я это сделал, однако без всякого вреда для себя. Торговец поддерживал огонь в нескольких кальянах одновременно, затягиваясь из каждого по очереди. Мы пили кофе — очень крепкий, сладкий и с осадком.
Когда мы вошли, представление уже давно началось — шло невероятно популярное выступление клоунов; два египтянина в европейских костюмах обменивались репликами. Мы, разумеется, не понимали ни слова; время от времени они отвешивали друг другу звонкую оплеуху, это, несомненно, повторяло номер в английском мюзик-холле. Номер продолжался непомерно долго, но, наконец, комики удалились, провожаемые громом аплодисментов, а их место заняла очень хорошенькая белая маленькая девочка в балетной пачке, которой было не больше десяти или двенадцати лет; она станцевала чарльстон. Позже она ходила по рядам и продавала открытки со своим изображением. Оказалось, она француженка. Для тех, кто любит морализировать по поводу подобных вещей, пищу для размышления представляет этот африканский танец, обошедший два континента, не оставив равнодушным никого, от раба до жиголо, и постепенно возвращающийся снова на юг, к месту своего происхождения [44] .
43
Все рисунки Ивлина Во в данном Литгиде взяты из книги Evelyn Waugh «The Complete Short Stories». — L.: Everyman’s Library, 1998.
44
Имеющийся в виду безумно популярный в 1920-х гг. чарльстон имел африканские корни.
Затем на арену вышли японские жонглеры, а после них вся труппа приняла участие в бесконечном выступлении клоунов. Они спели печальную народную песню, а потом выходили по одному с невероятно серьезным видом и ложились на арену; когда все взрослые улеглись на арене, появилась маленькая девочка-балерина и последовала их примеру; наконец, неуверенно ковыляя, вышла двух или трехлетняя кроха и тоже улеглась. Все это заняло по меньшей мере четверть часа. После чего все, продолжая распевать, снова встали, по одному и в том порядке, в котором ложились, и покинули арену. Затем последовал перерыв, во время которого публика покинула свои места и принялась прогуливаться вокруг арены, как на «Лордз» [45] между иннингами. После перерыва на арене появился великолепно сложенный негр. Первым делом он проткнул себе щеки дюжиной вязальных спиц так, что они торчали по сторонам его лица; в таком виде он расхаживал среди зрителей и наклонялся к нашим лицам с застывшей страшной ухмылкой. Затем взял несколько гвоздей и вбил себе в бедра. Дальше он разделся, оставшись только в украшенном блестками трико, и стал кататься по доске, утыканной острыми разделочными ножами, не выказывая ни малейшего неудобства.
45
Крикетный стадион в Лондоне.