Полвека – как мгновение, или Ещё 50, пожалуйста!
Шрифт:
Через три года ларьков стало около двадцати, и я мог продать любую приличную партию товара. Для склада поставили двадцатифутовый контейнер, который распродавался за неделю. Жизнь ларечника очень тяжелая: каждый день, без выходных и праздников, работая по двенадцать-четырнадцать часов в день и все время что-то таская на себе. Когда я приходил домой, то, несмотря на молодость и зверский аппетит, не мог даже есть, а должен был сначала полежать и только потом уже был в состоянии принимать пищу. Кроме физической усталости навалилась психологическая. Продавцов надо контролировать, товар и деньги все время пересчитывать, часто это занимало весь оставшийся вечер. Беспрерывно решать проблемы транспорта и безопасности. Кто только не приходил в течение дня в мои ларьки,
Годы были беспокойные, и на разговор могли прийти и сравнительно серьезные люди, и деревенские гопники. Еще неизвестно, с кем было опаснее разговаривать. Приходили и милиционеры всех видов, ОМОН, даже однажды работники прокуратуры, могущество которых тогда еще не было так велико. Я всегда придерживался принципа, что готов делиться лишь с заработка и за что-то конкретное. А не просто так, чтоб не трогали.
Вскоре я нашел достаточно солидных партнеров, работать с которыми было комфортно. Они объяснили мне картину мира, охотно приходили на выручку, не занимаясь банальными разводами, как это тогда было принято.
Были смешные случаи. Например, пришли как-то вышеупомянутые работники районной прокуратуры и потребовали загрузить им в багажник пять ящиков спирта «Рояль», невероятно популярного тогда. Устав от переговоров с ними, я сказал, что мне надо посоветоваться с папой, и убежал звонить в телефонный автомат.
Вернувшись, я с очень серьезным видом предложил им заехать в Большой дом на Литейном и спросить там подполковника Львовского для дальнейших переговоров. Типа мой отец сегодня на месте и готов им все «объяснить». Блеф подействовал, и ребята, сняв свои претензии, растворились в неизвестном направлении.
Прошло полгода, и один из этих придурков заявился вновь, пытаясь уже просить помощи в решении какого-то своего мутного вопроса с ФСБ. Мне было, конечно, смешно и пришлось сказать, что отец в командировке. При этом я закатил глаза и отвел их в сторону. Что это значило, сам бы не смог объяснить, но чудак понял и опять исчез, больше уже никогда не попадаясь мне на пути.
Кроме серых трудовых будней были дни, а иногда и недели, переходившие в месяцы суперкушей. Об одном из таких стоит рассказать. Сидел я как то в ларьке у пригородных касс на вокзале и увидел проходящего мимо невероятно худого юношу с огромной копной волос на голове и в костюме из жатого шелка – цвета бордо/электрик. Его облик показался смутно знакомым, лицо располагало к доверию, и я вспомнил что зовут его Рома, что учился он, как и я, в ЛИИЖТе, а видел я его то ли в комитете комсомола, то ли в профкоме. Я вышел, мы мило пообщались и договорились встретиться в офисе его компаньона Бори на Исполкомской.
На следующий день историческая встреча состоялась. На ней выяснилось, что все мы учились в одном институте и имеем общий пятый пункт советской анкеты, что у Бори арендовано бомбоубежище, забитое спиртом «Рояль» по приемлемой цене. А с реализацией пока не очень. Обсудив детали и ударив по рукам, приступили к делу. На следующее утро я пригнал грузовик к бомбоубежищу и загрузил ларьки до самого верха. Весь спирт не влез, и остатки я продавал прямо с грузовика. Сломав цену всему вокзалу, легко устранил всех конкурентов, кроме одного, с которым мы просто договорились, проведя раздел территории по середине вокзала и установив жесткую цену. Вот такой вот первый картельный сговор.
Каждый день я вставал в семь утра и бежал на улицу ловить грузовик: использовать один и тот же было опасно, чтобы водитель не навел на склад. Ехал на грузовике на Исполкомскую, там мы втроем загружали его «Роялем» под завязку. Таскать «Рояль» из бомбоубежища было ужасно неудобно: низкие, длинные коридоры, беспрерывные ступеньки. Но грузчиков мы опасались нанимать по той же причине.
Потом я отправлялся в Купчино и начинал разгрузку там, затем ехал на вокзал и выгружал всё на землю перед ларьком, к которому тут же выстраивалась очередь, остатки допродавались с машины. С транспортной милицией имелась договоренность, и они охраняли эту торговлю за тот же «Рояль». Так что все было тихо, спокойно без особых эксцессов. К вечеру, когда оставались только пустые коробки, я ехал на такси снимать кассу в Купчино и возвращался на вокзал, где забирал всю прочую выручку. Продавцам было запрещено сдавать купюры меньше двадцати пяти рублей, в основном пятьдесят и сто. Таких денег каждый раз к вечеру я набивал шесть коробок от «Рояля», и они по три коробки умещались в огромных авиационных полосатых сумках «мечта оккупанта». Сгибаясь – теперь уже под тяжестью денег, – я ехал домой на пойманном частнике, только на заднем сиденье и только сидя за водителем.
Перемещение через проходной двор и вход в темный подъезд напоминали операцию спецназа по штурму Белого дома. Слава богу, никому в голову не приходило, что в этих сумках деньги, иначе бы ничего не спасло от черепно-мозговых травм.
Вечером при закрытых шторах до часу ночи пересчитывал деньги. Наутро ловил машину, ехал сдавать их Борьке и грузить новую партию спирта; и так каждый день без выходных. Что-то подсказывало мне, что это не вечная история, поэтому и не давал себе отдыха.
Каждый день я зарабатывал на новый автомобиль, научился по толщине пачки определять количество купюр в ней, а тратить эти деньги было просто некогда, да и не на что. Они, изматывая своим количеством, лежали дома везде в тех самых коробках из-под спирта. Было страшно их тратить, чтобы не светиться. Это очень странное чувство, когда тебе кажется, что можешь купить все, и именно это, несмотря на двадцать один год, вызывает другие чувства: пресыщение и абсолютное нежелание чего-либо хотеть. Наверное, в то время у меня не была развита фантазия или рынка услуг не было вообще, проседал, но, может, это меня и спасло.
Так вот, тема, как я и предполагал, продержалась на таком пике сорок дней, а затем государство повысило ввозные пошлины и «Рояль» стал неактуален. Пришло время подводить итоги. На руках оказалась довольно большая денежная масса, которую следовало куда-то потратить, ибо деньги в те времена быстро обесценивались, плюс несколько обменов старых денег на новые.
В результате я увеличил число ларьков до двадцати, купил микроавтобус, оборудовал двадцатифутовый контейнер под склад и порадовал себя вишневой «восьмеркой» семилетнего возраста. Водить я не умел, поэтому нанял водителя, оказавшегося впоследствии порядочным жуликом, как и большинство людей этой профессии. Через какое-то время я уверенно стоял на ногах, и тут состоялась встреча с Мишей.
Дело в том, что у Мишки была забавная тема: он где-то за Уралом покупал на армейском складе пальчиковые аккумуляторы для рации. Они хранились в старых картонных коробках в ржавчине и масле одновременно, но при этом вполне прилично работали. Вот тут-то Миша и показал, что папу у него звали Феликсом, а не Васей. Миша заказал в типографии партию этикеток. Нанял весь класс младшего брата, чтобы школьнички мелкой наждачкой отчищали эти аккумуляторы и клеили на них этикетки. Закупив партию зарядных устройств, он продал комплект на рынке «Юнона» с прибылью 1000 %. Один нюанс: заработанные деньги уходили у него на жизнь, а на закупку крупных партий не хватало оборотного капитала. С этим вопросом Миша пришел ко мне. Мы быстро договорились и уже через месяц делили деньги.
Тема была прекрасна, но, как все прекрасные темы, имела не только свое начало, но и свой конец. Прапорщик, возивший нам эти аккумуляторы в трех больших, абсолютно неподъемных чемоданах, исчез – то ли спился, то ли попался, то ли аккумуляторы закончились. Однако исчез. Я вернулся к своим ларькам, а Миша ушел выдумывать новую тему.
Через какое-то время, безуспешно попробовав торговать автомобильными сигнализациями, Миша появился вновь. На лице его сияла улыбка и уверенность в завтрашнем дне. Он нашел продавцов и поставщиков одновременно. С вполне приличной маржой между ними. Речь шла о черносливе и вишне в шоколаде польского производства. Продав первую партию и посчитав прибыль, мы на всякий случай скупили остатки этого барахла на складе продавца. И вот тут нас постигло небольшое фиаско.