Полвека под землей
Шрифт:
Я жадно слушал человека, видевшего своими глазами Мартеля. Старик рассказывал о приезжем парижанине весьма картинно и выразительно, вплетая в свое повествование все анекдоты и легенды, ходившие с тех пор по деревне Арба и ее окрестностям, где приезд прославленного ученого произвел настоящую сенсацию и запомнился надолго.
Старикан был неистощим в своих воспоминаниях, он не умолкал ни на минуту. Но каким подозрительным, презрительным и осуждающим сделалось его лицо, когда я открыл ему, что намерен отправиться к пропасти Планк и спуститься в нее.
Как все жители Пиренеев, гордящиеся своими горами и не терпящие, чтобы кто-либо относился к ним неуважительно, а главное, проявил больше предприимчивости и смелости, чем они сами, — старый горец, до сих пор разговаривавший со мной охотно и дружелюбно вдруг резко изменил тон. Ему льстило, что какой-то пришелец и чужак интересуется пропастями в его родных горах и даже приехал издалека, чтобы расспросить о них. Но спускаться!..
В речи моего собеседника сразу зазвучала враждебность и желание противоречить.
Пропасть Планк, по его словам, — самая опасная во всей округе Мартель едва не погиб там под каменной лавиной, а глубина ее такова, что спущенная в пропасть веревка длиной в «шестьдесят пастушьих посохов» не достала дна…
Такие устрашающие сведения, вероятно, поколебали бы мою решимость, если бы в кармане у меня не лежала записная книжка с планом и схемой пропасти Планк, сделанными Рюдо и Жаммом, сопровождавшими Мартеля при спуске. К тому же мне была хорошо известна страсть деревенских жителей ко всевозможным преувеличениям, когда их расспрашивают о местных подземных пещерах и пропастях, куда они, кстати сказать, никогда не удосуживаются заглянуть.
Приняв скромный и даже смиренный вид, я поспешил заверить старика, что хочу лишь осмотреть местонахождение провала Планк. Только такой ценой удалось усыпить подозрения старого горца, и он согласился дать мне указания, как найти устье пропасти. Указания эти были весьма расплывчатыми и путаными и сводились, в основном, к тому, что после двухчасового подъема в гору сквозь густой лес я непременно увижу устье провала «рядом с большим буком».
Сколько раз приходилось мне впоследствии отыскивать по таким вот описаниям входы в подземелья и устья подземных колодцев! Часами бродил я в непролазной чаще и после долгих, бесплодных поисков часто возвращался ни с чем, кляня на чем свет стоит того, кто объяснял мне дорогу.
Уже много времени ходил я во всех направлениях по лесу Арба отыскивая пресловутый «большой бук», пока наконец добрый бог подземелий и пещер не сжалился надо мной, и я увидел — нет, не «большой бук» (его не было и в помине!), но зияющее в земле отверстие, наполовину замаскированное густой листвой.
Запыхавшийся и трепещущий от волнения перед этим отверстым зевом земли, я все же сразу сообразил, что именно здесь находите вход в пропасть Планк. Я узнал его по описанию Мартеля, читанному, перечитанному и запомнившемуся наизусть. Сбросив с плеч тяжелы рюкзак со снаряжением, я присел на камень и тут со стыдом и разочарованием констатировал, что, по-видимому, не принадлежу к племени отважных разведчиков земных недр. Нет, никогда не осмелюсь я спуститься в эту страшную дыру! При одном только взгляде на нее меня охватывал леденящий страх.
В книге Мартеля разрез пропасти Планк выглядел четко и ясно: наклонный колодец глубиной 20 метров, затем десятиметровый отвесный спуск, а ниже — крутая каменная осыпь, ведущая в обширный подземный зал на дне пропасти.
Сейчас, в сопоставлении с действительностью, схема эта казалась весьма условной и внушала мало доверия. Еще немного — и я поверил бы словам старого горца, а не книге Мартеля. Я был словно загипнотизирован этим головокружительным, уходящим в глубь земли черным провалом, над входом в который моя еще свежая память школьника невольно помещала надпись, увиденную Данте над вратами Ада: «Оставь надежду всяк сюда входящий».
Легкий туман, пахнущий сырой землей и лишайниками, увлажнял зеленый мох и черные скользкие камни наклонного колодца. И мое испуганное воображение рисовало ужасное и нескончаемое падение в бездну грешников, осужденных на вечные муки. Это уже не было похоже ни на увлекательное «Путешествие к центру Земли», прочитанное в недавнем детстве, ни на вдохновивший меня труд Мартеля. Это был Данте со всеми его мистическими ужасами!
Поддайся я охватившему меня паническому настроению — и не видать бы мне пропасти Планк как своих ушей. Я тут же повернул бы вспять. Но где-то в самой глубине моей души росла смутная уверенность, что я не уйду отсюда вот так, ничего не предприняв. Полдневный анжелюс [2] давно прозвонил в долине, пора было подкрепиться. Я надеялся, что мой скромный завтрак поможет мне вернуть утраченное душевное равновесие, рассеять опасения и привыкнуть к мысли, что я должен во что бы то ни стало спуститься в пропасть Планк.
2
Анжелюс (франц.) — колокол.
Сидя на краю провала, я принялся завтракать, посматривая поочередно то на черное отверстие, разверзавшееся у моих ног, то на залитую июльским солнцем долину, откуда я пришел, Иногда взгляд мой останавливался на полураскрытом дорожном мешке, из которого выглядывал моток туго свернутой веревки, напоминая о том, что так долго выношенная мечта готова наконец осуществиться. Сейчас я спущусь в первую в моей жизни пропасть!
Да, долгожданный момент наступил. Я вскакиваю на ноги и энергично принимаюсь разматывать веревки и связывать их концы.
Я собрал все, что мог найти дома подходящего для моей экспедиции в смысле веревок, и надо сказать, что «ансамбль» получился весьма неоднородный. В моем распоряжении было всего около тридцати пяти метров не очень удобных для спуска (слишком тонких) веревок, способных, однако, выдержать тяжесть тела подростка.
Привязав веревку к ближайшему стволу дерева прочным узлом, я почувствовал, как спокойствие и уверенность понемногу возвращаются ко мне. Я старался поддержать в себе эту уверенность, вспоминая без всякой ложной скромности, что с детства был хорошо натренирован во всевозможных упражнениях, развивающих ловкость и силу. Все эти размышления способствовали тому, что я окончательно овладел собой и уже без мрачных опасений освободился от всего лишнего, спрятал свое имущество в кустарнике и, держа в зубах зажженную свечу, сполз, пятясь, в отверстие провала и стал спускаться, равномерными движениями перехватывая веревку и стараясь дышать ровне и глубоко.
На двадцатиметровой глубине наклонный колодец заканчивается и круто обрывается на узком уступе вертикальной стены, отвесно уходящей вниз, в глубину, где царит беспросветный мрак.
Уверившись теперь в силе своих рук и в точности схемы, воспроизведенной в книге Мартеля, я не стал задерживаться долго на этом месте своего спуска.
Встав на колени на краю уступа, спиной к зиявшей позади пустоте я соскользнул на животе с закраины скалы и повис, крепко сжимая: руками и ногами уходящую в черную глубину веревку. Но в тот момент, когда голова моя находилась на уровне каменного карниза, свеча ударилась верхним концом о камень и потухла. Пришлось спускаться ощупью, в полном мраке. Тридцать метров кажутся нам совсем небольшой величиной, если нужно преодолеть это расстояние по горизонтали. Но надо отчетливо представить себе, что 30 метров здесь — это высота восьмиэтажного дома, и на человека, висящего в полной тьме на конце веревки, такая цифра производит весьма внушительное впечатление. Поэтому с огромным чувством облегчения я наконец касаюсь ногами твердой почвы. Первым делом зажигаю снова и свечу и ацетиленовый фонарь. Неизъяснимое чувство гордости овладевает мной: я преодолел свои страхи и победил первую в моей жизни пропасть!