Поляна №3 (9), август 2014
Шрифт:
Поэт Галактион Чернопоромов жил займами. Он занимал у всех, у кого только мог занять под баснословные по своей грандиозности проекты, начиная от издания альманаха во Франции и кончая созданием интернет-сайта под патронажем самого президента. При этом суммы, выцыганенные им у начинающих писателей, были весьма незначительны, но количество кредиторов столь велико, что ему удавалось содержать собаку бойцовской породы, свирепого кота-крысолова и почти ежедневно вгрызаться двумя оставшимися передними зубами в нежную осетровую плоть.
После ухода Пророкова из «Сетей» Галактион позвонил мне.
– «Сетям» крышка! – объявил он. – Еще месяц-два и все рухнет! В общем, так, быстро приезжай ко мне, что-нибудь подыщем.
Из печального опыта я знал, что любой разговор с Чернопоромовым заканчивался одалживанием денег. Поэтому давно отказался от его помощи в публикации стихов, статей и грядущих романов.
– Да что за спешка?
– Слушай сюда, – горячился Чернопоромов. – Или ты приезжаешь немедленно, или мы заканчиваем разговор.
– Мы заканчиваем разговор, – отрезал я и положил трубку.
Я
Галактион звонит мне периодически.
– Все, – говорил он мне через месяц. – Перехожу в евреи. У них хоть все по-честному, сказали – сделали. Задолбали меня эти русские мальчики. От них ничего хорошего не дождешься. Делаю обрезание и качу в Израиль. Все! На хрен! Надоело!
– Кто ж тебя пустит? Ты ж русский…
– Какой там русский! Я уж с главным ихним переговорил… Берут! Только в синагогу ходить надо, ну и написать там кое-что…Однажды я обмолвился при нем о Пророкове.
– Пророков этот… – фыркнул Чернопоромов, – Ой не могу… Над ним весь народ смеется. Он в каждую бочку тыркнуться успел. Во все союзы вступил. Никто не знает зачем…
– Как зачем? Везде засветиться хочет. У Илюхина свой союз, у Кабальчука свой…
– Да Илюхин этот вообще г…! – взвился Чернопоромов. – Я как-то раз пришел к нему, сразу хлоп – бутылку на стол. Он аж расцвел весь: «Чего хочешь?» – спрашивает. Я говорю, то и то хочу. Он мне: «Ты понимаешь – нету. Ничего нету. Сам гол, как сокол». Так что, говорю тебе: Илюхин – г…! К нему и ходить не стоит. У него этот альманах вонючий, который никто не читает и больше ничего. Фуфло! Есть там один толковый человек, я тебя с ним сведу, а Илюхин – г…Чернопоромов периодически названивал незамужним знакомым дамам, – а одна несчастная сетовала, что он звонит ей каждую ночь, – и предлагал руку и сердце. Когда наивные особы поддавались соблазну, то амуры заканчивались одалживанием денег и внезапным исчезновением жениха. С некоторых пор мечтой Чернопоромова стала женитьба на еврейке с перспективой отбытия к земле обетованной.
Он часто звонит одной симпатичной Юдифь, питающей слабость к творческим личностям:
– Между прочим, все мы дрочим, – энергично объявляет он.
– Галактион, ты же знаешь, я не люблю Бродского, – возмущается она.
– Выходи за меня замуж, – решительно предлагает Чернопоромов.
– Что?!..
– Выходи за меня замуж, – твердит Галактион. – Ты главное не бойся, со мной не пропадешь…
– Но я замужем, Галактион!
– Это поправимо.
– Но…
– Это тоже…Почему он звонит мне? Тут есть моя вина. Галактион при первом знакомстве показался мне фигурой если не значительной, то хотя бы со связями. Ему негде было жить, и я помог ему снять комнату. Галактион сутками просиживал дома, без конца курил какую-то дрянь, которую никак нельзя было назвать табаком, в перерывах что-то пописывал и донимал хозяйку похабными стишками. При этом пытался гипнотизировать и не платить за жилье.
Лишь только хозяйка шла на кухню, как, заслышав звон посуды, туда же, взбивая ковровые дорожки, пулей мчался неугомонный Галактион.
– Между прочим, все мы дрочим! – выдавал он свою коронную донжуанскую фразу и начинал заливаться стихами и виршами, как соловей в летнем саду, хотя его стихи были бесконечны и заунывны, как песни старого акына.
– Все мы дрочим между прочим, – повторял он в паузах, пока хозяйка квартиры в смятении не пряталась в свои комнаты.
Однажды он приволок с собой какую-то подвыпившую поэтессу, но, встретив решительный протест хозяйки, укатил с ней куда-то в ночь. Позже, в отместку, он осеменил ее ватное одеяло.
При этом никакой совершенно пользы от Галактиона не было. Кроме того, он регулярно стремился занимать у меня деньги, всякий раз сообщая о новом грандиозном проекте.
– Пойду продаваться, – например сообщал он, тяжело вздыхая. – Зовут сценаристом на телевидение.
– Прекрасно, Галактион… Иди… Чего тут раздумывать, – подбадривали.
– На НТВ.
– Блеск!..
– Четыреста баксов плюс премиальные, – мрачно пояснял он.
– Вот тебе и решение всех проблем. Устроишься, меня к себе возьмешь.
– Не хочется продаваться, а придется… – торжественно и печально объявлял он вдоволь навздыхавшись. – Нет ли у тебя пятидесяти рублей?..
Первое время он заканчивал свои стенания выклянчиванием ста рублей, потом пятидесяти и наконец снизил до десяти. Для каждого кредитора у Галактиона были свои тарифы. Один простак одолжил ему порядка тысячи долларов и потерял престижную работу, соблазнившись призраком очередного грандиозного прожекта.В конце концов, сочтя дальнейшее соседство с Галактионом небезопасным, его попросили съехать.
– Пожалуйста… Нет проблем, – смирился Галактион, которого в его жизни гнали неоднократно и не всегда вежливо. – Только вот книги…
Книги Галактиона занимали почти все свободное место в комнате. Они высились шаткими колоннами от пола до потолка так, что пройти от дивана до двери, не задев и не разрушив одну из них, было едва ли возможно, ими был завален письменный стол и даже на платяном шкафу рядами лежали книги. Их были сотни, старинные и новомодные, поэзия и проза, детективы и фантастика, книги по теории литературы и мистике, по черной магии и практикум по гипнозу. На большинстве из них стояли библиотечные штампы. После отбытия Галактиона, они еще год хранились в прихожей, пока хозяйка не пригрозила вышвырнуть их на улицу…«Пять капель Шанель номер пять – вот все, что одевала в постель звезда Голливуда Мэрилин Монро», – объявляет диктор программы «Время». Представить бы такое лет двадцать назад. Немыслимо! В начале третьего тысячелетия весь мир заполнен рекламой. Реклама одновременно по всем каналам, скрыться от нее невозможно, дома и в транспорте люди мурлычут рекламные песенки, общаются слоганами. «Ты где был?» – «Пиво пил», «Кто идет за Клинским?», «Проблемы с потенцией? Заплати налоги и спи спокойно». Боевики и реклама, кровь и торговля, дикость и деньги… Грабьте, режьте, убивайте, но не забывайте платить налоги и тогда с потенцией все будет в порядке… А поздно ночью мы вам покажем кино про это… Некогда заниматься ерундой. Некогда! Какая любовь! Нет ее и быть не может, нет ей места. Здоровый секс – вот и вся любовь. На остальное нет времени. И смысла нет. Зверюшки… зверюшки…
Две девицы лет шестнадцати садятся в автобус. Одна говорит другой громко: – Позвонит – хорошо. А нет – ну и х… с ним.
В метро. Еще далеко до центра, в вагоне немноголюдно. Почти все скамейки заняты. На станции входит дама средних лет, судя по одежде – небедная, шикарная прическа, макияж, уверенный взгляд. Садится напротив, опускает руку в карман пальто, вынимает футляр с очками. Из кармана выпадает и скатывается к ее ногам пятирублевая монета. Дама даже бровью не ведет. Невозмутимо раскрывает футляр, надевает очки, разворачивает журнал, «Космополитен», кажется. Я гляжу по сторонам. Монету заметила девушка слева. Остальные дремлют или делают вид, что не интересуются. Едем. Я поглядываю на монету. На следующей станции вливается толпа… Стоят в проходе, заслоняют противоположный ряд. И вдруг, дремавшая справа старушка, по виду из тех, что пихаются локтями в трамваях, срывается с места и, расталкивая чьи-то ноги, бросается к монете; тянется руками и выковыривает ее из-под ног дамы. Завладев монетой, она прыгает назад, – все почти в одно мгновение, – и замирает. Глаза прикрыты. Мол, стыд, ну и пусть. Еще несколько станций она не шелохнулась, вдруг подскочила: «Это Белорусская?» – Вертит головой. Прыг – и выскочила из вагона. Как блоха. Я ловлю себя на мысли, что не люблю эту стильную даму. Не могу, не хочу любить. С ее снобизмом и надменной рожей. Я презираю ее, за то, что она презирает тех, кто не добился в своей жизни того, чего добилась она – возможности задирать нос и листать в метро «Космополитен»… Я не могу любить и эту несчастную старуху. Жалеть могу, но не любить. Могу презирать, но не могу любить. Не хочу… Я не люблю метро. Там люди толкают друг друга, там грязно и душно, там такой грохот, что под него засыпаешь, а сверху темнота, сотня метров темноты, камней и грунта… Подземный лабиринт, бетонный термитник, братская могила – вот что такое метро.
День города. Масса народу. На Тверском бульваре один из двух входов в общественный туалет закрыт.
Со стороны Малой Бронной – стайка девиц лет шестнадцати:
– А х… делать!
Снимают джинсы и писают под кустами.Вчера я шел через сквер, и на узкой дорожке встретился с человеком лет пятидесяти, маленьким, седым, с лукавыми глазками, одетым просто, но чисто, в светлые брюки и хлопчатую рубашку. Человек этот завидел меня еще издали и остановился. Лишь только я приблизился так, что мог его слышать, как он заговорил болезненным голосом:
– Эх, с утра без бутылки и жить не хочется. А денег нет! Нету! – и руками развел – артист.
Я прошел мимо, бросив на ходу:
– Бывает.
Сегодня я опять встретил его. На том же самом месте. Словно, он прирос и простоял там сутки. И точно! Завидев меня, он хлопнул ладонями по ногам и произнес:
– Не идут ноги… Хоть ты что – не идут.
Проходя мимо него, я нащупал в кармане монету и сунул ему в ладонь.
Он был крайне изумлен. Поглядев на монету, перевел взгляд на меня и сказал озадаченно:
– Спасибо… А ведь я не просил…
– С утра ведь без бутылки и жить не хочется, – напомнил я. – А так, глядишь, понемногу и наберется.
Взгляд его потеплел.
– Это правда… Ну, дай бог тебе здоровья…
Больше я не встречал его.
Я знаю – это проверка. Никакого человека на самом деле не было. Это Бог или кто-то из его ангелов. Они испытывали меня.Издание полного собрания сочинений Льва Толстого финансирует меценат из Японии. Он, японец, любит Льва Толстого и на каждый том высылает в Россию по пять тысяч долларов. Вышло пять книг. Но недавно он умер… Что теперь будет с серией?..
Сегодня утром я шел по улице, а впереди, вертя туго обтянутым джинсовым филеем, цокая, будто подковами, высоченными каблуками, двигалось нечто лошадоподобное, сильное и пахучее. Я следил за ритмичным покачиванием упругого крупа, за длинной, спадающей по спине гривой и вдруг отчетливо увидел дрогнувший кобылий хвост и посыпавшийся на асфальт теплый навоз. В ужасе я замер посреди тротуара, и нетерпеливые прохожие локтями пихали меня в спину.
Где же гении? Где они? Ведь должны быть… Ведь не могло же случиться, чтоб на такую прорву народа, на все человечество, на всю Вселенную не уродилось ни одного сколько-нибудь приличного гения… Когда вопреки всем законам природы, вопреки логике и здравому смыслу, вопреки пошлости и бездарности мира, на свет вдруг появляется истинный гений, тотчас полчища ничтожных мерзавцев, нутром почуяв его, набрасываются со всех сторон, впиваются в глотку и душат своими корявыми лапами…
В одной окололитературной радиопередаче некий редактор умолял помогать именно неодаренным писателям, им-то, мол, как раз тяжелее всего, а талантам помогать ни к чему, они и так, дескать, пробьются силой своего дарования… Все перепуталось… Для чего же нужны неодаренные?.. Чем им помочь? Отнять перо и дать яду…