Поляне(Роман-легенда)
Шрифт:
— Ну и я в долгу не останусь, — усмехался Кий в ответ. — Не к гультяю беспутному отпустишь дочь свою. Тьму золотых монет ромейских, меха собольи да куньи, мечи неломкие да кольчуги надежные получишь от меня…
Верно заметил Власт, немало сходных обычаев было в ту пору у различных племен антских и славинских. Но при всем том сходстве кое в чем наблюдалась и разница. В одних племенах, как у полян, скажем, за невесту платили выкуп — вено. А в других племенах — наоборот — за невестой давалось приданое. О древлянах же и прочих им подобных, где невест предпочитали утыкать безо всякого сговору, — о тех не пробудившихся еще от давней дикости
Долго еще, шутя и не шутя, пререкались Власт и Кий, стараясь не уронить чести и хвалясь один перед другим своими богатствами, хотя каждый разумел при том, что величайшее богатство — сама Белослава. И сие великое богатство славинский князь Власт по своей воле отдавал боевому другу, антскому князю Кию, чтобы тем самым пуще прежнего скрепить выкованный в совместных походах братский союз. Кий рад был такому дару бесценному и рад был тому союзу братскому, ибо, как и Власт, разумел: нету такой великой силы, которая одолела бы антов и славинов, коль скоро они вместе., И — то ли от дум таких, то ли от выпитого меду, то ли от взора невесты своей — проникся добрым душевным расположением к Власту, будто еще одного брата обрел. Спросил участливо:
— А не жалко тебе, друже-княже, такое диво бесценное в чужой род отдавать, отпускать в земли далекие?
— А то! — вскинулся Власт и ответил не таясь: — Еще как жалко! Но знаю тебя, Кий, ведаю силу и славу твою, люб ты мне такой, и для тебя… ни для кого иного, для одного тебя только!., готов отдать чадо свое ненаглядное. Отныне станет она полянской женой, уйдет с тобою на Днепр, к Горам…
— Так ты приходи ко мне на Горы, — от души предложил Кий. — Всегда буду рад тебе. Встретим с честью великой. И с дочерью повидаешься. Как сам пожелаешь, так и приходи.
— Благодарствую. Только не приду я к тебе. Не приду. И не почему-либо, а потому как раз, что там Белослава будет, не моя уже дочь — твоя жена. Отрезанный ломоть! Рука отрубленная! А отрубленную руку не приставишь и кровь из раны ею не уймешь.
— Тогда не руби своей руки, — помрачнел Кий.
— Уже отрубил, — возразил Власт со вздохом. — Иначе и разговору бы не было с тобой. А мое слово всегда одно: что сказал — то бесповоротно! Я не умею, как ромеи, с утра одно вещать, а к вечеру другое. И ты такой же, знаю, потому и люб ты мне… Эх, друже-княже, одному тебе скажу. Никому еще не говорил такого, а тебе — скажу. Внимай!
Кий внимал, а Власт заговорил тихо и задумчиво, будто прислушиваясь к собственным словам и проверяя, верно ли сказал. Так прислушивается гусляр к звучанию струн, когда настраивает их.
— Не знаю, хорошо то или дурно, — говорил Власт, — только я таков. Я ведаю, каков я есть. Никто не ведает, а я ведаю. Теперь и ты ведать будешь… Я ведь не таков, каким кажусь, каким ты меня зришь. Мнишь, артельный я и щедрый? Все так мнят. Но я не таков, нет. Может, оно и негоже, да не мне судить, здесь одни только боги судить могут. Великий бог наш Световид пускай судит…
Немало каменных изваяний четырехликого славянского бога Световида встречал Кий на берегах Истра. Попадались ему такие же изваяния и кое-где в антских землях, к примеру — у росичей. Были когда-то такие и у полян, на Горах… Вспомнил, кто каменный Световид воздвигнут был недавно над могилой славинского княжича Данелки. Немало серебристых ручейков заструилось в темно-русой бороде Власта после того, как погиб славной кончиной его шустрый сын Данелка. Вот когда рука отсеклась и кровь в душе не унялась, поди, до сей поры. А теперь еще руку отрубает сам себе Власт — отдает на сторону любимую дочь Белославу. Так что же, отказаться Кию? Негоже, отказом лишь обидит Власта. Да и сумеет ли отказаться, после того как глянул ему в самую душу, неробко и недерзко, тихий свет ее очей и заверил безмолвно: все будет ладно…
— Нет, друже-княже, — продолжал Власт, — не артельный я. И не щедрый. Да, мне не жалко для другого ни шатра моего, ни коня. Но ежели в шатре моем хоть сколько-нибудь прожил другой, — это уже не мой шатер, и не останусь я в нем. И ежели на моем коне ездил другой, — то уже не мой конь, и не воссяду я на него перед сечей. Более того скажу. Не ведаю, как ты, но я… Не бывало со мной подобного, но ведаю твердо: ежели к моей жене хоть раз дотронется кто-либо, — не смогу я с той поры подойти к ней, не моя это будет жена. Не допусти Световид подобного ни мне, ни тебе!.. Да ты не сомневайся, Белослава такого не допустит… А к чему я такую речь веду? А к тому, что была для меня Белослава дочерью — то одно, а станет она женой при тебе — то иное. Тогда уж — не моя. Тогда уж — с глаз долой, из сердца вон! Ладно то или неладно, а таков я есть.
— И все же ты щедрый, — не соглашался Кий.
— Щедрый? Нет, не щедрый я, нисколько не щедрый. Может, не жадный, то верно. Я на чужое не зарюсь. Что в бою взял — легко раздам, себе мало оставлю, мне не много нужно, не то что иным… Но то немногое, что оставлю себе… Оно — мое! Мое и ничье более. Мое безраздельно! И уступить его…
Кий молчал, сдвинув брови. Что-то не по душе ему было в речах Власта, но решил молчать. А тот, будто угадав, усмехнулся невесело:
— Что мыслишь, не так надобно? Сам ведаю. И хвалю, что молчишь, не укоряешь. Только вот что скажу я тебе. Ведь я не говорю, надо так или не надо. Я говорю, что я таков есть. И другим стать не сумею. А прикидываться, будто стал иным… нет, не желаю прикидываться! Пускай ромеи прикидываются, в этом деле они — мастера-а…
«А я умею прикидываться? — подумал Кий. — А надобно ли мне?» И еще отметил, не впервой, что славинский князь явно терпеть не может ромеев, ненавидит их люто. Наверно, из-за того, что сына его Данелку распяли. Еще бы! Разве такое вытравишь из души? Но и до гибели княжича, еще прежде замечал Кий, что Власт ромеев не жалует. Может, оттого, что славинские земли ближе к ромейским? Но разве от близости земель сие зависит — дружба либо вражда? Древляне, правда, близко от полян — то дружат, то враждуют, чаще враждуют. Но и росичи рядом, а — как братья. Ромеи же… Такой лютой ненависти ко всем без разбору ромеям Кий в себе не ощущал, хотя бивал их не раз, а потребуется — еще и еще побьет.
И кроме прочего, подумал Кий, что будущий тесть его — при всей видимой прямоте своей — зело не прост. Будто сидят в нем две несхожие души и никак не уживутся меж собой, то одна сторона верх возьмет, то другая. Как поляне с древлянами. Оттого и сам Власт то таким представляется, а то этаким. Может, были у него дальние предки разные и теперь заявляют о себе — то один, то другой? С волхвами бы потолковать о том, волхвы в подобных заботах — все ведают. А какова у такого отца дочь окажется? Нет, не чуял в ней Кий какой бы то ни было двойственности. Отчего-то верил ей.