Полярис
Шрифт:
В одном из своих характерных комментариев Уайт напомнила, что окна гостиной выходят в космос – «как и у вас дома». Она специализировалась на параллелях между природными процессами и человеческой жизнью. Ничто не вечно, даже черная дыра. Весна на Камаре, планете со слишком эллиптической, как она выражалась, орбитой, была коротка и быстро сменялась многолетней зимой, но именно по этой причине тамошние цветы так ценились.
Когда начинается беседа Уайт, мы покидаем гостиную и путешествуем среди галактик, или наблюдаем, как яростные ведьмы Деллаконды скользят по долинам этой далекой планеты, или ныряем в огненное нутро Регула, или парим в обжигающей атмосфере новорожденного мира. Каждый раз повторяется одна и та же мысль: ловите момент. Жизнь
Главным символом одной из самых захватывающих бесед была древняя базовая станция Чай-Понг. Во времена расцвета Республики Канг, две тысячи шестьсот лет назад, несколько сменявших друг друга глав государств посылали флоты, совершившие исторический прорыв в Даму-под-Вуалью. Канги поставили цель составить карту туманности: для этого требовались столетия, даже если бы их исследовательский флот многократно превышал сорок с небольшим наличных кораблей. Тем не менее они употребили на это все ресурсы и энергию, которые у них имелись. Они построили станции, в том числе Чай-Понг, и основали базы. В течение столетий канги путешествовали среди далеких солнц, открывая и описывая населенные миры, включая планету у звезды Дельта Карпис. В программе, записанной ровно за год до полета «Поляриса», Уайт отмечала, что канги основали базовую станцию – давно потерянную – где-то в окрестностях Дельты К. (Именно кангские ученые первыми обнаружили приближающийся белый карлик и предсказали возможное столкновение.)
Поиски других технологически развитых цивилизаций среди официально объявленных задач не значились. Кангам просто хотелось знать, что находится в космосе. Пригодные для жизни планеты располагались слишком далеко для создания колоний, к тому же канги не собирались этим заниматься. Но Уайт особенно подчеркивала, что за все эти годы ни одна из их экспедиций так и не обнаружила продолжающей существовать цивилизации.
«С давних времен считалось, что объявлять себя венцом творения есть признак крайнего высокомерия, – говорила она из центра управления станции Чай-Понг. – Но в каком-то смысле человек действительно является центром всего сущего, это реальность. Космологи утверждают, что мы не можем задавать вопрос: „Почему существует вселенная?“ Мы не можем спрашивать, какой смысл в ней заложен. Они говорят, что подобные вопросы вводят в заблуждение. Вселенная – сумма всего, что мы о ней знаем. – Она замолкает и подносит чашку к губам. – Возможно, в узком смысле они правы. Но если посмотреть шире, можно утверждать, что все космические процессы имеют своей целью создание разумного существа, способного отделить себя от остальной вселенной, взглянуть на нее со стороны и оценить красоту звездного неба. Птиц и рептилий не впечатляет ее величие. Не будь нас, бескрайние просторы космоса не имели бы никакого значения».
В конце концов энтузиазм и средства кангов истощились. Они забросили свои базовые станции, сдались и вернулись домой.
Чай-Понг вращалась по орбите вокруг каменистой планеты в системе Караломы. И платформа, и планета, и система были давно забыты.
«Пройдет время, – сказала Уайт, – и так будет со всеми нами».
Комната, служившая Алексу для отдыха и для работы, располагалась в задней части дома. Стены ее были увешаны фотографиями пассажиров «Поляриса», выбранными так, чтобы подчеркнуть вклад этих людей в дело гуманизма. Уоррен Мендоса осматривает ряды раненых в хирургической палатке на Камаре, во время одной из нескончаемых партизанских войн. Чек Боланд помогает раздавать кофе и бутерброды в бедном районе какого-то города на Земле. Гарт Уркварт высаживается с гуманитарной помощью в страдающей от голода южнохитайской деревне. Нэнси Уайт помогала спасателям в Бакуле, тоже южнохитайском, опустошенном наводнением и эпидемиями. Мартин Класснер, еще не старый, сидит за барабанами, выступая за группу «Дифференциалы» (несколько ученых, не обделенных музыкальным талантом) на мероприятии по сбору средств для выживших в гражданской войне на Домино. И конечно, знаменитая фотография Тома Даннингера, где тот созерцает закат над кладбищем в Западном Чибонге.
У меня был выходной, но я пришла на работу, желая кое-что сделать. Алекс, увидев, что я смотрю на стены, оторвался от своих занятий.
– Между ними есть нечто общее, не замечаешь? – спросил он.
– Ты имеешь в виду, что все они были гуманистами?
– Все они по-настоящему верили в то, что делали.
– Что ж, можно сказать и так. Удивительно, но люди, готовые на жертвы, всегда по-настоящему верят в то, что делают.
– Возможно, – кивнул Алекс. – Но порой следует быть прагматиком.
Я спросила, что он имеет в виду, но он лишь пожал плечами.
– Кстати, у меня для тебя есть сюрприз.
После всего, что нам пришлось пережить, я подумала, что он хочет выписать мне премию, или повысить жалованье, или дать надбавку за опасную работу. Для меня стало легким разочарованием, когда он протянул мне шлем.
– Джейкоб, – сказал он, – покажи ей.
Я оказалась в большом банкетном зале, перед столом, стоявшим на сцене. На стене висел логотип отеля «Аль Бакур».
– Никогда о таком не слышала, – сказала я Алексу.
– Его снесли. Сорок лет назад.
В зале присутствовало около трехсот человек. Слышался шум разговоров, звон посуды и бокалов. В воздухе витали запахи лимона и вишни.
Прозвенел колокольчик. Сидевшая в центре стола коренастая женщина средних лет встала, дожидаясь, когда утихнет шум в зале. Приветствовав собравшихся, она сказала, что рада всех видеть, и попросила секретаря зачитать протокол предыдущего собрания.
Алекс наклонился ко мне.
– Это можно не смотреть, – сказал он. Картинка ускорилась и размылась. Он несколько раз останавливал ее, качая головой, пока наконец не нашел нужное место.
«…Представить вам, – говорила коренастая женщина, – профессора Уоррена Мендосу».
– Тысяча триста пятьдесят пятый год, – сказал Алекс, пока грохотали аплодисменты.
«Спасибо, леди и джентльмены. – Относительно молодой и стройный Мендоса встал и занял место за кафедрой. До полета „Поляриса“ оставалось еще десять лет. – Рад, что я сегодня с вами. Хотел бы поблагодарить доктора Хэлверсон за приглашение и всех вас – за теплый прием. Буду краток: хочу, чтобы все вы были уверены в моей полной поддержке. В наши дни нет ничего важнее усилий, направленных на стабилизацию численности населения».
– Это общество Белых Часов, – тихо сказал Алекс.
Белых, словно кость, подумала я. Они все тикают и отсчитывают время, оставшееся до того часа, когда население Окраины исчерпает свои ресурсы настолько, что начнется массовое вымирание. На стене позади Мендосы висел их девиз: «Сделаем это сами, иначе природа сделает это за нас».
«Если нам не удастся убедить людей в существовании проблемы, – говорил Мендоса, – мы никогда не сможем найти ее решение. Несмотря на все наши технологии, на Земле до сих пор голодают дети, на Корделете страдают от эпидемий взрослые, на Морсби продолжается экономическая разруха. Члены Конфедерации за последнее десятилетие пережили десятки восстаний и восемь полномасштабных гражданских войн. Все эти конфликты явным или неявным образом имеют своей причиной нехватку ресурсов. Повсюду наблюдаются стандартные экономические циклы: все становятся беднее, многие впадают в нищету. Так быть не должно».
– Я правильно расслышала? Тот самый, который пытался увеличить продолжительность жизни?
– Нет, – сказал Алекс. – Ты путаешь с Даннингером.
– Но Мендоса ведь ему помогал. – Я посмотрела на Алекса.
– По-твоему, это удивительно?
Мендоса говорил двадцать пять минут, не пользуясь заметками, страстно и убежденно. Когда он закончил, ему стоя устроили овацию. Я никогда всерьез не беспокоилась насчет перенаселения, но тут вдруг захотела разделить всеобщую радость. Он действительно был хорошим оратором.