Полярис
Шрифт:
Алекс отключил программу и взял со стола папку:
– Есть еще кое-что интересное. Я изучил некоторые подробности карьеры Тальяферро.
– И что ты нашел?
Он открыл папку:
– В тысяча триста шестьдесят шестом, через год после «Поляриса», он разработал и активно продвигал проект «Солнечный свет».
– Что это?
– Возможность ускоренного получения образования для некоторых выпускников. Тальяферро стоял у истоков проекта, который впоследствии был отобран у разведки и получил прямое финансирование от правительства.
– Почему
– Так возник Мортон-колледж.
В тот же день, когда у меня нашлось немного свободного времени, я попросила Джейкоба снова воспроизвести записи из материалов конференции. Алекс утверждал, что «Полярис» полностью меня поглотил, – и не без оснований.
Я просмотрела запись, подумав, что если там был Беллингэм – Кирнан, то могла быть и Тери Барбер. На этот раз приходилось просматривать все подряд, а не только те мероприятия, где присутствовала я сама. Барбер выделялась на фоне других: ее легко было заметить. Но Барбер там не оказалось.
Затем ко мне присоединился Алекс, и мы провели за просмотром остаток дня. Его интересовала сама конференция, и мы прослушали фрагменты нескольких презентаций.
Я вспоминала свои впечатления об участниках – людях, пытавшихся убежать от жизненной рутины, добавить в свое существование немного романтики, прикоснуться к менее предсказуемому миру. Я увидела человека, считавшего, будто все с «Поляриса» живы, здоровы и прячутся где-то в лесах. И женщину, заявлявшую, что она видела у Белого бассейна Чека Боланда.
И аватар Джесса Тальяферро.
Я наблюдала его на конференции, а потом сама с ним разговаривала. Но тут я остановила картинку и снова на нее взглянула: преждевременно седеющие темно-рыжие волосы, неуклюжее тело мужчины средних лет, слегка одутловатое лицо.
– Алекс, – спросила я, – кто это?
Алекс пожевал губу и ткнул пальцем в картинку.
– Черт, – сказал он, – это же Маркус Кирнан. – Он стал вспоминать второе имя. – Джошуа Беллингэм.
Позвонил Фенн:
– Алекс, у нас нет данных о ДНК Тери Барбер.
Алекс нахмурился:
– Я думал, у вас есть образцы ДНК всех местных жителей.
– Только всех законопослушных местных жителей. Мы взяли образец из ее жилища, но сравнить его не с чем. На Агнес тоже ничего нет. – Кто-то отвлек Фенна. Он кивнул и снова посмотрел на нас. – Сейчас вернусь.
– Что ж, – сказал Алекс, – хоть что-то начинает проясняться.
– Проясняться? Ты о чем-то догадался?
– Не совсем. – Он понизил голос. – Но дело куда более темное, чем мы думали.
Вернулся Фенн.
– Мы также запросили поиск сведений о Криспе в архивах, – сказал он. – Только что получили результаты.
– И как?
– То же самое.
– Никаких данных?
На лице Фенна пролегли мрачные морщины.
– Ничего. Кроме того, что известно о его жизни в Вальпургисе. Кажется, будто до переезда туда его вообще не существовало. Алекс, не знаю, что происходит, но, видимо, это уходит корнями далеко в прошлое. – Его вновь кто-то отвлек. – Мне надо идти.
– Ладно.
– Послушай, не знаю что и как, но советую вам обоим быть осторожнее.
– Постараемся.
– Я разговаривал с людьми в Вальпургисе. Попробуем сделать еще один запрос на эксгумацию. Если нам удастся выяснить, кем был Крисп, возможно, мы поймем, почему он свалился с обрыва – или почему его столкнули.
В последующие несколько дней я почти не видела Алекса. Но вот наконец он появился – холодным морозным утром, вскоре после того, как я пришла в офис. Он оторвал меня от разговора с клиентом и толкнул в комнату виртуальной реальности.
– Взгляни, – сказал он.
Еще один прием.
– Примерно за шесть недель до «Поляриса». – В центре стоял улыбающийся Мендоса, который разговаривал с небольшой группой мужчин и женщин в строгих костюмах. Все держали в руках бокалы с напитками, а на стенах висели плакаты с надписью «Юшенко». – Это открытие лаборатории Юшенко.
Видимо, я выглядела озадаченной, поскольку Алекс спросил:
– Никогда о ней не слышала?
– Нет.
– Впрочем, неудивительно. Она прекратила существование семь лет спустя: у финансового менеджера закончились средства, а затем иссякли пожертвования. Но какое-то время она казалась настоящей мечтой ученого. – Он показал куда-то над моим плечом. – Вон там – Даннингер.
Мы сидели на диване посреди комнаты, а вокруг разворачивалось действие. Даннингер явно чувствовал себя неуютно в деловом костюме. Он стоял вместе с кем-то еще возле длинного стола, заставленного закусками.
Я не могла расслышать, кто и что говорит, и это уменьшало эффект присутствия. До нас доносился лишь отдаленный шум голосов, иногда одна или две фразы. Но по большей части о смысле приходилось лишь догадываться, улавливая невербальные сигналы.
Мендоса, похоже, наблюдал за Даннингером. Когда Даннингер извинился и вышел, Мендоса тоже отделился от остальных, дожидаясь, когда тот вернется, а потом отвел Даннингера в сторону и снова вышел вместе с ним в коридор. Перед тем как они скрылись за дверью, Даннингер решительно покачал головой: нет, и еще раз нет.
Они отсутствовали минут пять, а когда вернулись, Даннингер шел впереди. Вид у него был рассерженный, и разговор, судя по всему, закончился.
Даннингер и Мендоса были коллегами. Даннингер почти четыре года работал в Приюте Эпштейна и консультировался по поводу своих идей с Мендосой, работавшим в Форест-парке.
Даннингер пересек комнату, взял оставленный на столе бокал и вновь присоединился к группе своих собеседников. Из него прямо сочился гнев.
Мы с Алексом вернулись в офис.