Полярный – Москва
Шрифт:
Жарко, солнце, высоко в небе заливается жаворонок. Мы сидим в овраге, жуём стрелички. Ленка, я и Таня Шитова. Она к нам присоединялась нечасто, так как помогала дома по хозяйству: ходила за травой для свиней, собирала в лесу землянику или грибы. А если сидела дома, то занималась вышивкой. Получалось у неё очень красиво и быстро. Приохотила она к вышивке и нас с Ленкой, но мы порой ленились, поэтому не достигли в искусстве вышивания Таниного совершенства.
Земляника
Поход в лес за земляникой –
На обратном пути, возвращаясь с полным бидоном, если встречают кого-то из знакомых, то в ответ на вопрос «хороша ли ягода?» обычно сетуют, что ягода, мол, никудышная, все умаялись, собираючи. И за время сбора обычно приносили по несколько бидончиков земляники. Но надо признаться, что работа эта нелёгкая. За каждой ягодкой надо наклониться или собирать её, сидя на корточках, да ещё те два километра, что прошли до ягодных мест, надо пройти обратно уже по жаре и солнцепёку. Поэтому, возвращаясь с ягодами, обычно обедали и ложились отдыхать, а потом мамы варили земляничное варенье.
У бабушки Оли, кроме русской печки, была лишь керосинка, поэтому варенье варили на задах огорода на костре. Запах плыл над всей деревней. А какая вкусная была пенка!
Потом, значительно позже, когда удалось уговорить бабушку установить газовую плиту, стали варить быстрое варенье – пятиминутку – и закатывать в банки. Или ещё проще – протирать землянику с сахаром и в живом виде есть её всю зиму, только хранить её надо в холодильнике.
В доме бабушки Поли газ был установлен значительно раньше, но варенье там варила лишь моя мама, сами они за земляникой не ходили, как и мой папа, который любил собирать только грибы.
Погреб
Погреб строили летом 1960 года. В это время приезжал в деревню дядя Тарас. Он-то и строил погреб с помощью каких-то родственников. А возле погреба, ближе к дороге, стояли две берёзы. Между ними дядя Тарас сделал качели. Я обожала на них раскачиваться и громко петь. Не думаю, что это нравилось всем, но мне нравилось очень. Песен я знала много, раскачивалась и пела. Полагаю, разносилось далеко, потому что пела я громко. Когда появилась Тамара Миансарова со своим исполнением песни «Пусть всегда будет солнце», я подражала ей.
Появился погреб – и спать мы стали в нём. Вечером бабушка Оля провожала нас из дома по коридору с керосиновой лампой. Свет на улице в деревне нигде не горел, да его просто и не было, уличного освещения. До погреба пробирались на ощупь, потому что бабушка с лампой оставалась на крыльце дома. В погребе укладывались и засыпали. Правда, не всегда это удавалось сразу. По деревне гуляли пары, которые пели, громко смеялись, слышались разговоры. По дороге, что совсем рядом с погребом, проносились машины и мотоциклы. Но тем не менее сон брал своё.
Утром спали долго, никто без необходимости не будил. Если взрослые вставали раньше, они тихонечко уходили.
Просыпаюсь, сквозь щели просвечивает солнце, слышны голоса, крики петухов. Хорошо. На стене в качестве украшения или обоев – плакат «Солнце воздух и вода – наши верные друзья». Рифма такая. А посредине плаката крепкие мужчины, женщины, дети на фоне ярко-синего моря и жёлтого солнца. Но мне кажется, что тёплое море – это так далеко, что даже нереально.
Грозы
Как запечатлелись в детской памяти яркие солнечные дни, так остались в ней и воспоминания о грозах. Не знаю, бывают ли грозы летом на Кольском полуострове (на лето я всегда уезжала в деревню), но в деревне грозы бывают, да ещё какие страшные!
Бабушка Оля грозы боялась откровенно, готовилась к её приближению, на всех сердилась. Тучу она видела загодя, услышав гром, закрывала трубу, окна, все двери, выключала из сети радио, позже телевизор, всех заставляла сидеть, а не слоняться по дому, сама садилась на свою кровать и при каждой вспышке молнии и ударе грома осеняла себя крестным знамением со словами: «Господи- Сухрести». (Может, она произносила Иисус Христос, но так слышалось в детстве моим ушам.) И почему-то этот бабушкин страх вызывал чувство какой-то несерьёзности, хоть я и сидела с бьющимся сердцем, но это был страх за компанию.
А у Комраковых грозы не боялись. Молнии сверкают, гром гремит – все заняты своим делом. И окна закроют, и в доме все соберутся, чтобы переждать грозу, но о страхе своём не говорят. И самую страшную грозу я помню всё- таки ночью у Комраковых. Гроза была жуткая. Гремело и сверкало без перерыва. Взрослые разбудили нас, детей, среди ночи, заставили одеться, и мы сидели ночью одетые в самом настоящем страхе: что, если вдруг молния попадёт в дом?… И слава богу, что та страшная гроза миновала без последствий.
Ещё помню дневную грозу. Перед самой грозой меня послали в магазин за хлебом. Магазин находился на другом конце деревни, и гроза застала меня там. В окружении незнакомых людей я переждала её спокойно, но, когда кончился дождь и можно было идти домой, я шла буквально по колено в воде – столько вылилось дождя за время грозы. С одной стороны неба уже вовсю светило солнце, с другой лилово синела уходящая туча. А мне навстречу шла тётя Рая – спасать ребёнка, отправленного за хлебом в грозу и ливень!
Герман Титов
Вспомнилось лето, когда в космос полетел Герман Титов. Это был август. Объявили по радио о полёте. И потом все говорили, что летает, летает… Гагарин лишь раз облетел вокруг Земли и вернулся. А тут стемнело, а Титов всё летает. У тётушки моей появились опасения, что его притянуло к какой-нибудь звезде.
Титов летает где-то, а в это время мы, освещённые керосиновой лампой, двигаемся из дома в погреб. Здесь земля, деревня, отсутствие электричества, а там ракета, космос, звёзды, которые могут «притянуть».