Полые холмы. Жизнь Мерлина
Шрифт:
— Ты меня удивил, — сухо признался я. Юная Моргауза подошла к столу, где работал Стилико, и грациозно склонила к нему головку. Розовато-золотистая прядь задела его руку. Он, как ослепший, налепил на две банки неверные наклейки, потом спохватился и стал их отдирать.
— И вот теперь, — продолжал Гайдар, — услышав, что король нуждается в лечении, она вызвалась ходить за ним. Не беспокойся, дело она знает. Король согласился. Несмотря на юный возраст, она умеет держать язык за зубами, да и кто лучше родной дочери сможет за ним смотреть и хранить его тайну?
Я сказал, что это, пожалуй, справедливо. Сам
— Пусть обучится здесь, чему сможет. Я согласен и даже рад. — Я обратился к ней: — Моргауза, я составил лекарство, которое, мне кажется, должно помочь королю. Вот здесь я записал рецепт, ты сможешь разобрать его? Прекрасно. У Стилико есть все составные снадобья, если только он правильно пометил банки… Я теперь оставлю вас, он тебе покажет, как смешивать лекарство. Только дай ему полчаса, чтобы он перенес приборы из этой бани…
— Ради меня — нет нужды, — скромно потупясь, повторила она слова Гайдара. — Я люблю жару.
— В таком случае я ухожу, — с облегчением сказал Гайдар. — Мерлин, ты отужинаешь нынче со мной или будешь у короля?
Я вышел с ним в соседнее помещение, где стояла благодатная прохлада. Из-за плотного занавеса доносился взволнованный, пресекающийся голос слуги вперебивку с редкими тихими вопросами принцессы.
— Она справится, вот увидишь, — сказал мне Гайдар. — Незачем тебе качать головой.
— Я разве качал? Я думал не о лечении, тут я, во всяком случае, готов тебе верить.
— Но ты ведь еще побудешь в Лондоне и проследишь хоть немного за ее успехами?
— Разумеется. Засиживаться здесь я не хочу, но несколько дней могу ей уделить. Ты ведь тоже пока не уезжаешь?
— Нет. Но в короле произошла такая заметная перемена в эти три дня, что ты с нами, думаю, он теперь уже недолго будет во мне нуждаться.
— Будем надеяться, — ответил я. — Сказать по правде, я не особенно обеспокоен — общим состоянием его здоровья, во всяком случае. А что до бессилия — если к нему вернется душевное равновесие и сон, душа его перестанет терзать тело и положение еще может выправиться. К тому как будто бы и идет. Ты ведь знаешь, как это бывает.
— О да, он выздоровеет, — Гайдар покосился на занавес и снизил голос, — насколько требуется. А будет ли у нас прежний жеребец в стойле, по-моему, теперь уже неважно, раз есть принц, живой и невредимый, он растет, мужает и готов унаследовать корону. Мы избавим короля от теперешнего недомогания, и если с помощью господа и твоих снадобий он снова сможет сражаться и вести за собой войско...
— Сможет.
— Тогда… — Он не договорил.
Здесь я могу сказать, что король и в самом деле быстро поправился. Хромота прошла, он стал лучше спать и прибавил в весе, а позже я узнал от одного из его постельничих, что хотя король никогда уже больше не был тем Быком Митры, чья сила служила его солдатам предметом шуток и восхищения, и хотя детей больше не было, однако ему случалось преуспеть и на ложе, и неожиданные приступы ярости, пугавшие его приближенных,
Проводив Гайдара, я зашел в комнату Стилико: Моргауза старательно разбирала прописи, которые я ей дал, она называла, а он поочередно показывал ей вещества для возгонки, порошки, из которых составляют снотворные средства, мази, предназначенные для растирания сведенных мускулов. Ни он, ни она не заметили, как я вошел, и я некоторое время наблюдал за ними, ничего не говоря. Я убедился, что Моргауза все понимает и усваивает и, хотя юноша по-прежнему то и дело поглядывает на нее и весь дрожит перед ее красотой, словно жеребенок перед пламенем костра, ей до него и до его переживаний нет ни малейшего дела — как и надлежит принцессе, обращающейся к рабу.
В комнате было жарко, у меня разболелась голова Я быстро подошел к столу. Стилико оборвал свою речь на полуслове, а Моргауза подняла на меня глаза и улыбнулась.
Я сказал:
— Тебе все понятно? Хорошо. Я оставлю тебя на Стилико, но, если он не сможет ответить на какой-нибудь твой вопрос, пошли за мной.
Я повернулся к Стилико, чтобы дать ему наставления, но Моргауза неожиданно шагнула ко мне и положила ладонь мне на рукав.
— Принц…
— Да, Моргауза?
— Разве тебе обязательно уходить? Я… я думала, ты будешь моим учителем, ты сам. Мне так хочется учиться у тебя!
— Стилико научит тебя всему, что тебе надо, о лекарствах для короля. Если хочешь, я могу показать тебе, как размять сведенную мышцу, но, по-моему, королевский банщик сумеет сделать это лучше.
— О да, я понимаю. Я имела в виду другое, научиться тому, что нужно для ухода за королем, совсем нетрудно. А я… я надеялась на большее. Прося Гайдара привести меня к тебе, я думала., надеялась…
Она не договорила и потупилась Розовато-золотистые волосы повисли блестящим покрывалом перед ее лицом. Сквозь них, как сквозь дождевые нити, на меня смотрели ее глаза, внимательные, послушные глаза ребенка.
— Надеялась? На что же?
Едва ли даже Стилико, стоящий в четырех шагах, расслышал ее шепот:
— …что ты обучишь меня хоть немного своему искусству, принц.
Ее глаза взывали ко мне с надеждой и боязнью, как глаза собаки, трепещущей перед плетью в руке хозяина.
Я улыбнулся ей, но чувствовал сам, что держусь чересчур натянуто и говорю излишне учтиво. Проще встретить лицом к лицу вооруженного врага, чем противостоять юной деве, когда она искательно заглядывает тебе в глаза, кладет ладонь тебе на рукав и в горячем воздухе сладко пахнет спелыми плодами, будто в солнечном саду. Клубникой? Или абрикосами?
Я поспешил ответить:
— Моргауза, я не владею никаким искусством сверх того, о чем ты можешь узнать из книг. Ты ведь умеешь читать, не так ли? Да, конечно, ведь ты разобрала мои прописи. Так вот, читай Гиппократа и Галена. Пусть они будут твоими учителями: я учился у них.
— Принц Мерлин, в искусстве, о котором я говорю, нет даже равных тебе.
Жара в комнате становилась нестерпимой. У меня болела голова. Я, видно, нахмурился, потому что Моргауза приблизилась ко мне, грациозно, словно птичка, садящаяся на ветку, и проговорила заискивающе, торопливо: