Полынь-трава
Шрифт:
— Чем занимаетесь, если не секрет, Николай Павлович? — спросил Грибов, нанизывая на вилку селедку с вареной картошкой.
— Пока учусь, подрабатываю немного. А вообще мечтаю стать моряком.
— Завидная профессия. Моряком торгового флота?
— Да, хочется мир посмотреть.
— А может быть, и себя показать? — спросил Нестеренко, открыв рот, кажется, первый раз.
— Да и себя показать не грех такому молодцу, — сказал Шевцов. — А по-русски говорите здорово. Ведь малышом из России… Небось от батюшки да матушки.
— Да, они постарались, чтобы я не забыл, — сказал, прикладывая к
Грибов разлил виски, налил Николаю водку, разбавил ее томатным соком:
— А теперь давайте выпьем за сегодняшний вечер, который, я в этом убежден, не останется бесследным, друзья.
Все пятеро подняли бокалы.
ГЛАВА IV
Так началось сотрудничество Николая Болдина и КАНАКО.
Ближе других по нраву ему был Шевцов, человек решительный и властный. Он все чаще посвящал нового знакомого в планы комитета. Знакомство перерастало в дружбу.
День своего рождения — двадцатипятилетие — Николай решил отметить в загородном ресторане. Не хотел обременять мать — та плохо себя чувствовала, и ей было бы не под силу исполнять обязанности хозяйки дома. С Дорой Николай расстался три месяца назад. Просто и безболезненно для обоих.
На вечер Болдин-младший пригласил нескольких русских эмигрантов, среди них был и Шевцов. Дурачились, пели, танцевали. Было по-домашнему тепло.
Возвращались в город ночью, в том состоянии, когда все друг другу кажутся милыми и приятными. Ночь оказалась холодной и ясной, как это бывает в мае, когда день уходит, унося с собой не только свет, но и ненадежное весеннее тепло. Николай поднял в машине стекло и включил отопление — оба были легко одеты.
— Хотите сделать доброе дело, Коля?
Это «Коля» прозвучало на редкость мягко.
Для Болдина вопрос не был неожиданным. Он знал, что рано или поздно покажет себя, завоюет доверие, сумеет стать в ряды активных членов комитета.
— Слушаю, Анисим Ефремович.
— Долго думали и советовались, прежде чем дать вам это поручение. Общество «Руки прочь от России» на будущей неделе празднует свое двадцатилетие. Собираются провести митинг. Вот мы и подумали, почему бы вам не попросить слова. Мы с Григорием Андреевичем составили примерный план выступления. Мне кажется, им можно было бы чуть-чуть испортить праздник.
Общество «Руки прочь от России» образовалось в октябре 1918 года. Основателями его были докеры, отказавшиеся грузить пароходы с оружием, продовольствием для белой армии и интервентов. Потом к ним присоединились металлурги, объявившие двадцатичетырехчасовую забастовку в знак солидарности с молодой Республикой Советов и протеста против вмешательства в ее дела. Общество разрасталось, крепло. Среди его членов становилось все больше писателей, художников, артистов и даже бизнесменов, понимавших, какие выгоды сулит вложение капиталов в развивающуюся экономику СССР.
Митинг проходил в кинотеатре «Эдисон», украшенном двумя флагами, на одном из которых был изображен кленовый лист, а на другом — серп и молот. В фойе развернули фотовыставку.
У входа в кинотеатр КАНАКО расставил своих активистов, раздававших антисоветские листовки. За полчаса до начала митинга собралось человек восемьдесят молодых людей, хором выкрикивающих:
— Долой красную заразу! Долой большевистских агитаторов! Свободу жертвам коммунизма!
Болдин-младший и Шевцов чинно прогуливались по фойе, ждали начала. В руке у Николая были свернутые трубочкой несколько страниц с текстом. Он испытывал тревогу (придется выступать перед враждебной аудиторией) и радость (его приметили, в его способности верят), смешанные с сомнениями (дадут ли выступить, а если и дадут, вдруг найдется человек, который оскорбит его; об этом невыносимо было думать; что ответить тогда, как поступить?).
Он дал себе слово держаться достойно. Да, он готов подставить свою грудь под пули врагов. Пусть эти пули словесные, но разве не бывают они опаснее свинцовых?
Все страхи и сомнения исчезли, когда председательствовавший на митинге горбоносый, представительный, одетый с иголочки глава союза портовых рабочих произнес:
— Слово просит наш русский гость Николай Болдин.
Председатель не мог допустить, что на таком вечере выйдет на трибуну недруг. Он зааплодировал первым. Его примеру последовал зал. Проходя к сцене, Болдин ловил на себе любопытные, дружелюбные взгляды. Многие пришли на вечер семьями. Карапуз, сидевший на коленях отца в первом ряду, сказал довольно громко:
— Папа, посмотри, русский, а белый. А все говорят, русские — красные.
Кругом засмеялись и захлопали еще громче.
— Меня назвали здесь вашим другом… — Сделав небольшую паузу, как бы силясь подавить волнение, Николай обвел зал глазами.
Воцарилась тишина.
— Я действительно друг вашей прекрасной страны, которая вскормила меня, поставила на ноги. (Аплодисменты в зале.) Дала спасение и кров. (Легкий гул недоумения.) Помогла избежать тех ужасов, которые несет с собой большевизм. (Свист, выкрики «долой».) — Болдин увидел, как в третьем ряду поднялся Шевцов и, обернувшись к сидящим в зале, громко произнес: «Позвольте человеку закончить!» Раздались крики: «И этого тоже вон! Белое отребье!»
Председатель застучал по графину металлической ручкой, тщетно пытаясь установить тишину, жалея о том, что оплошал, предоставив слово незнакомцу.
Откуда ни возьмись появились четыре фотокорреспондента, и магнитные вспышки озарили лицо Болдина. Он знал, что накануне Шевцов обзвонил несколько газет и от имени КАНАКО известил о предстоящем демарше.
— Господа, — Болдин подался к самим микрофонам, силясь перекрыть шум. — Господа! Помогите русским свободно дышать, думать и верить. Откройте глаза, кому вы помогаете, кого поддерживаете? Красные наберут силу и поглотят вас, поглотят Америку. Красная опасность витает над миром!
Увидев двух приближающихся к нему кряжистых мускулистых парней и не уловив в их взорах ничего хорошего, Болдин набрал полную грудь воздуха и что было мочи крикнул:
— Да здравствует свободная Россия!
Его взяли под руки, без видимых усилий приподняли и понесли к выходу. Болдин изловчился и ударил носком ботинка по колену парня, шедшего слева. Сказал себе: «Будь что будет. За матушку-Россию можно и пострадать».
— Господа, что же это происходит! Остановитесь, опомнитесь! — услышал он голос Шевцова.