Полынь-трава
Шрифт:
— Сколько времени отнимет операция? — спросил гость, заглянув в разговорник.
— Если вы хотите, чтобы я сделал ее так, как делаю обычно, это займет две недели.
— Не могли бы коротко рассказать о принципе операции?
— С удовольствием. Но прежде вы мне скажите, каким бы хотели видеть свой нос. Вот тут, в этом альбоме, примерный набор образцов. Что вам подошло бы? Природа прекрасно позаботилась о вас. Не понимаю, что может заставить человека менять такой красивый нос. Посмотрите еще раз в зеркало. Вряд ли что-либо могу пообещать лучше.
— Мне не надо, чтобы он был лучше, мне надо, чтобы он был другим, — ответил посетитель. Пока в нем нетрудно было узнать Уразова.
ГЛАВА VI
В
В трудную, страшную пору отступления советской армии, когда каждый оставленный город был испытанием национального самолюбия, как никогда, было важно чувствовать плечо соотечественника, знать, что он испытывает то же самое, что и ты, что у него те же тревоги и те же надежды, что он так же верит в победу, как и ты, и делает все, чтобы приблизить ее. А находиться вдали от Родины, в лагере врага, видеть и слышать — днем и ночью — ликование его, узнавать о занятых им Минске, Киеве, Одессе, Севастополе… узнавать, что фашист движется к Кавказу и к Волге, и иметь из всех прав только одно презренное право — торжествовать вместе с победителями, поздравлять знакомых и незнакомых людей и принимать поздравления — нет на земле обязанности горше. Да звания почетнее — разведчик.
Говорят, разведчик должен быть артистом. Но артист бывает собранным на сцене лишь несколько часов в сутки. Разведчик обязан быть собранным каждую минуту, даже во сне, никто не должен чувствовать этой собранности. Переиграть роль так же опасно, как ее недоиграть. За невероятное напряжение, в котором постоянно находился, Песковский получал самую высокую компенсацию: ему было дано видеть своими глазами смену настроений в стане врага, видеть, как ликование после выигранных сражений сменялось безысходной печалью. Ему было дано видеть тотальную мобилизацию, насупленные лица людей, ловивших у радиоприемников последние известия с фронтов, ощущать нараставшее презрение к фюреру и наблюдать брезгливый затаенный интерес — а как он кончит сам? Не было на свете ничего другого, что могло бы дать такой приток сил Песковскому, как сознание надвигающегося краха гитлеризма.
Евграф Песковский
«Ганс Ленц — мой связной. Осмотрительный, основательный помощник, привыкший хорошо служить. Без него жизнь моя была бы куда сложнее. Это Ленц известил меня о предстоящем визите Чиника, сумел подготовить к нему.
У Ганса — длинные, чуть скрюченные, будто тронутые подагрой пальцы. Но это пальцы сноровистого человека. Он ловко приклеивает к поверхности картонного шара полоски карт и говорит мне:
— Посмотрите, эти складки гор, эти русла рек на картах, как линии на ладони, помогают составить представление о тех, кто здесь живет. В горах люди вспыльчивые, своенравные, как правило, а на равнинах, на берегах спокойных рек — упорные, неторопливые, способные хорошо делать долгую работу. Так думаю, может быть, и ошибаюсь. Интересно было бы вместе с географическими картами создать карту темпераментов: где быстро вспыхивающие, где меланхолики, где жизнерадостные, а где хмурые, сердитые. Разными красками заштриховать бы карту, любопытное было бы пособие.
Здесь, среди людей, перенесших войну, я по-особому начинаю думать о том, что же есть человек завтрашнего дня? К чему идет мир? Каким будет мой недалекий потомок? Размышляю над тем, что умели мы лет двадцать — двадцать пять назад. Как радовались первым электростанциям, новым авиационным скоростям, темпам проходки шахт и нефтяных скважин, как гордились своими медицинскими и техническими достижениями, первыми спортивными рекордами! А они кажутся нам сегодня скромными и наивными. Очевидно, лет через десять или пятнадцать с таким же легким оттенком снисходительности будут смотреть на сегодняшние наши достижения. История динамична, она не терпит медлительности, неподвижности, она не признает бездеятельных, тугих умом, хилых телом. Мы стремимся показать миру, что может сделать сообщество освобожденных людей, отдающих свои помыслы освобожденному труду. Спросили бы еще недавно моих соотечественников: смогут ли они перенести все то, что перенесли в войну? Сколькие из них задумались бы, прежде чем ответить. Ведь было выше сил человеческих пережить все, что принесла с собою война. Теперь на иных, мирных рельсах мы обязаны показать миру, что есть социализм в действии. Сколько же дел у нас! Восстановить разрушенное, переключить сознание людей, живших одним — победой над врагом, — на иные, мирные дела, требующие тоже каждодневного упорного труда. Будет много препятствий, много гор, взойдя на которые не будем иметь права на отдых просто потому, что впереди окажутся новые, пока лишь смутно представляемые вершины.
Мне не дано испытать радость строителя, архитектора, пахаря, художника, но у меня есть свои радости в этой жизни, и они связаны с заботами и радостями моей страны. Придет пора, когда вместо царства необходимости, как предсказывал Маркс, явится царство свободы. Но даже и тогда, в то самое время, к которому мы стремимся, самыми ценными человеческими чертами будут благородство, сообразительность, динамизм, трудолюбие, способность иметь свое мнение и право защищать и отстаивать его. И в одном ряду с самыми привлекательными человеческими качествами будет жизнестойкость…
Еще я верю — человек, достигший личной свободы, будет не просто способнее своих предтеч, а будет добрее, и это очень важно. Доброта в основе нашего мироощущения и нашего мироустройства. И во имя торжества ее я готов на многое.
Историки подсчитали: начиная с 3600 года до рождества Христова на Земле мирными были только 292 года. По планете прокатилось четырнадцать с половиной тысяч больших и малых войн, а погибло в них — на фронтах, от болезней и голода — три с половиной миллиарда. Еще не подсчитали, сколько миллионов человек забрала последняя война, пока этого не знает никто…
Вспоминаю Анатоля Франса:
«Рожденная в лишениях, взросшая среди голода и войны, советская власть еще не завершила громадного замысла, не осуществила еще царства справедливости, но она уже заложила его основы. Она посеяла семена, которые при благоприятном стечении обстоятельств обильно взойдут по всей России и, может быть, когда-нибудь оплодотворят Европу».
Посеяла семена… Великая честь растить их. Не меньшая — защищать. Я здесь, чтобы защищать!
Американцы взорвали атомную бомбу на одном из Маршалловых островов — атолле Бикини. Снова в газетах фотография чудовищного гриба.
Конрад Ленц, страдающий астмой и все реже спускающийся в нашу мастерскую, на этот раз приходит с английским журналом и, тыча корявым пальцем в фотографию взрыва на обложке, говорит:
— Пророчества Гитлера сбываются, в конце концов дядя Сэм пойдет против Ивана. У американцев такое оружие, какого нет ни у кого. — Конрад забился в продолжительном кашле. Чувствовалось, что он старался как можно скорее прийти в себя, чтобы закончить прерванную мысль. — Теперь американцы начнут диктовать свои условия всему миру. Русские этого не потерпят. Американцы не потерпят того, что этого не потерпят русские.