Полынов уходит из прошлого
Шрифт:
— Умоляю вас, не волнуйтесь... В вашем возрасте это вредно, — с невинной улыбкой, будто ничего не случилось, заметил «профессор»... — Самолетов будет еще много, улетите на следующем... Главное — вы спасены от большевизма, вы находитесь в свободной стране, которая охотно даст вам права гражданства...
— Это что, в традициях свободной страны среди бела дня похищать людей? — зло проговорил Полынов. — Не морочьте мне голову и объясните, что вам от меня надо?
«Профессор» сделал
— Вы сердитесь, а я полагал, что вы будете меня благодарить... Вырваться из рук коммунистов не так-то легко... Вы старый русский интеллигент...
— Я советский человек, — перебил его Полынов, — и требую дать мне возможность продолжить полет.
Седовласый укоризненно покачал толовой:
— Вот что значит всю жизнь прожить в ущелье и не знать, что творится на белом свете... Ах, да, возможно вас волнует судьба сына... Поверьте, они не посмеют его тронуть, весь мир встанет на его защиту, и они вынуждены будут его отпустить.
Александр Иванович не ответил. Он демонстративно отвернулся и подошел к окну. За стеклянной рамой виднелся тенистый сад, обнесенный высокой каменной оградой
— Александр Иванович, давайте пообедаем... У меня есть отличное французское вино...
Полынов резко обернулся, презрительно посмотрел на своего похитителя.
— Не стройте из себя шута... Говорите, что вам надо?
Но того, видимо, трудно было вывести из равновесия.
— Хорошо... Если вы человек дела, поговорим сразу по-деловому... От вас требуется немногое — восстановить справедливость.
— Какую справедливость?
— В свое время ваш незабвенный тесть, воспользовавшись моей молодостью и неопытностью, почти до нитки обобрал меня, отняв все, в том числе и наши фамильные алмазные копи, которые особенно дороги мне, как память. Вы, конечно, не виноваты в этом, но раз вам досталось все наследство, я прошу только одно: возвратить мне копи. Я согласен даже заплатить за них, правда, умеренную сумму.
Упоминание о копи сразу насторожило Полынова. Ему вспомнились предложения, сделанные еще в Москве, а затем визит чернокожего юноши и долгий разговор с ним у себя на даче.
— А у вас есть доказательства неблаговидности действий моего бывшего тестя?
— Признаться, далеко не все сохранилось.
— Какую сумму вы потеряли из-за нечестной сделки?
— Допустим, я назову... Какое это имеет значение?
— Если вы подтвердите документально, я оплачу все до одной копейки.
Видимо, тот ожидал все, что угодно, только не это. Неожиданное предложение Полынова выбило его из колеи... Он что-то бессвязно забормотал и лишь спустя минуту нашелся:
— И возвратите копи?
— Нет... Я оплачу их стоимость.
— Но почему?.. Вам они не нужны, а там прошло мое детство, на земле своих отцов я хочу провести остаток отпущенных мне лет, — проговорил седовласый сентиментально.
— Не правда... Это не ваша земля и не земля ваших отцов... Вы отняли ее у законных владельцев.
— Ах, вот что... Коммунистическая пропаганда уже успела отравить вас.
Лицо его преобразилось, старческая немощь слетела с него.
— Ну так вот... Вы не выйдете отсюда до тех пор, пока не возвратите мне копи.
— Нет, — решительно проговорил Полынов.
То, что враг приподнял забрало и раскрыл свои карты, не испугало, а обрадовало его. Теперь, по крайней мере, он знает, чего от него требуют.
«Профессор», видимо, тоже обдумывал свои дальнейшие ходы и решил с кем-то посоветоваться. Он не стал больше ни на чем настаивать, лицо его стало любезным.
— Так, может, все-таки пообедаем? Прошу вас, пройдемте в столовую...
Полынов опустился в кресло, язвительно ответил:
— Благодарю... Но можете не беспокоиться.
И добавил почти равнодушно, как будто речь шла не о нем.
— Я не стану есть до тех пор, пока вы меня не выпустите отсюда.
— Это неразумно... Но не смею настаивать.
Томительно прошел день, особенно ночь. В доме царила мертвая тишина. Александр Иванович долго ходил из угла в угол, пока обессиленный не свалился на диван.
На второй день продолжались переговоры, которые однако ни к чему не привели. Александр Иванович ожидал насилия и мысленно подготовился к ним.
Но «профессор» ничего себе не позволял, хотя чувствовалось, что он с трудом сдерживает себя. К Полынову приставили дюжего краснолицего детину, которого Александр Иванович мысленно прозвал «тюремщиком».
Первые муки голода прошли, и Полынову даже казалось, что он не хочет есть.
На третий день «тюремщик» зло швырнул на письменный стол кучу газет.
— Все равно возвратиться в Россию вам нельзя... Вас расстреляют, как бешеную собаку... Читайте...
Он ткнул пальцем в какую-то статью:
— Вам перевести?
Полынов не ответил, взял в руки газету. То, что он понял из статьи, огорчило его... В ней говорилось о бегстве старого врача из-под ига большевизма... Он невольно подумал о сыне, друзьях... Это может доставить им огорчение, хотя он был уверен, что они ни за что не поверят в такое...
Теперь «тюремщик» аккуратно каждое утро доставлял газеты. Полынов с ним почти не разговаривал, хотя тот неоднократно повторял, убирая нетронутую еду:
— Долго еще будет это продолжаться?