Полюбите меня чёрненьким
Шрифт:
НИНА ПЛАТОНОВНА. Арсения.
ШУРА. Ну, да Арсения. И приглашение приехать в Москву, на сороковины. Кстати, Арсений – кто это?
НИНА ПЛАТОНОВНА. Сын Бориса.
ШУРА. (Шокированно). Сын? Какой сын? Не может быть! Со мной определенно разговаривал взрослый человек, а когда мы расстались с Борей тринадцать лет назад, никакого сына и в помине не было! Да и потом, из какого места этот сын, если…
НИНА ПЛАТОНОВНА. (Поспешно прерывает ее). Арсений – приёмный сын. Борис усыновил его в возрасте девяти лет, когда последний раз прилетал в Россию. Кстати, мы с тобой тогда виделись. Помнишь?
ШУРА. (Уклончиво). Ну, не из тюрьмы, а всего лишь из следственного изолятора. И Берсуцкий, кстати, помог… Но он и не смог бы отказать! Не посмел бы! Между прочим, он выставил меня из дома без единой копейки, если ты помнишь. Жена самого известного российского миллионера вернулась в свою однокомнатную квартиру практически голой! Он даже кольца и шубы не отдал. Просто захлопнул дверь, и всё… Такое унижение…. Я закурю? Кстати, можно мне тоже виски?
НИНА ПЛАТОНОВНА. (Возмущенно). Что значит «тоже»?!
ШУРА. (Насмешливо). Ой, Ниночка, не пудри мне мозги, не изображай тут поруганную невинность! От тебя за версту несет вискарем. Ты ж всю жизнь пьешь как матрос. Другое дело, что, в отличие от меня, редко палишься и лицо держишь, как на парадном портрете. Но не бойся, я и раньше молчала, и сейчас никому не скажу.
Нина Платоновна берет стакан и молча наливает гостье выпивку. Подумав, наливает себе. Дамы собираются чокнуться, потом оборачиваются к портрету Бориса и пьют не чокаясь.
НИНА ПЛАТОНОВНА. (Поднося к носу кружевной платок, занюхивая). Зря ты так, Шурочка. Грех это… Впрочем, тебе грешить не привыкать.
Нина Платоновна подходит к дивану и устало садится. В этот момент раздается еще один автомобильный гудок и последующий звонок телефона. Нина Платоновна пытается встать, но Шура поднимает трубку первой.
ШУРА. Алло! Нет, это не Нина Платоновна. Как это, кто у телефона?! Я – вдова Бориса Борисовича! Кто приехал? На поминки? Тоже вдова? Ну, что ж, пропустите. (Растерянно поворачивается к Нине). А что? Будет кто-то еще? Разве меня не одну пригласили? (Оглядывается на накрытый стол). Хотя, судя по количеству тарелок, не одну. (Подходит к дивану, присаживается и обнимает Нину). А помнишь, Нин Тонна, ты говорила, что я единственная из жен Бори, кто ни разу не устраивал ему скандалов?
НИНА ПЛАТОНОВНА. (Угрюмо). Надо же, вспомнила – «Нин Тонна»…. Смешно. Помню, конечно. Ты даже не делала замечаний, когда Борис не ночевал дома.
ШУРА. (Хохочет). Да, да, именно! Каждый мужчина имеет право изредка переночевать там, где ему хочется, чтобы другой мужчина мог переночевать в его доме!
НИНА ПЛАТОНОВНА. (Назидательно). Вот после одной такой ночевки ты и оказалась на улице голой!
ШУРА. (Отмахивается). А-а-а-а… О чем тут вспоминать? Честно говоря, я не жалею ни капельки. Пусть голая, пусть бедная, зато какие меня красавцы любили…. Эх!
Сцена 4.
На пороге гостиной появляется колоритная пара, Ольга и Ада. Нина Платоновна поднимается им навстречу.
НИНА ПЛАТОНОВНА. (Растроганно). Ой, Оленька, Адочка! Господи, сколько лет, сколько зим….
Ольга бросается в объятия Нины, Ада остаётся в дверях, с веселым недоумением рассматривая комнату.
ОЛЬГА. (Сбивчиво причитает, отстраняясь от Нины Платоновны). Платона Ивановна… Ой, Ивана Платоновна, дорогая моя…. Скорбно-то как, горько-то…
НИНА ПЛАТОНОВНА. (С легкой насмешкой). Ну, успокойся, сердешная, извелась уже вся… Нина я, Ниной была, Ниной и остаюсь по сей день. Мы с тобой не отчествовались никогда. Или забыла уже?
ОЛЬГА. (Смущенно). Столько лет прошло… Нинушка, милая Нинушка… Как же Бориса Борисовича-то жалко! Молодой еще ведь совсем… был. Жить да жить… Упокой Господь, душу его, пусть земля ему будет пухом!
АДА. (От двери, почти весело). Ага! Сто лет не встречались, друг о друге не вспоминали, а слёзы в три ручья! Вот она – бабья искренность!
Ада отходит от двери, с любопытством разглядывая всех присутствующих.
АДА. (Простодушно). Нинок, здравствуй, что ли?
НИНА ПЛАТОНОВНА. (Неодобрительно качая головой). Ах, Ада, Ада… Сердца у тебя нет.
АДА. (Без тени стыда, так же бойко). Есть сердце, есть. Даже кардиограмму могу показать. А нас, что? На поминки созвали? По старой памяти? Ты поправь меня, Нинок, если я ошибаюсь… Эта богомольная Ольга, наверное, супружница нашего Бори под номером один. Я – под номером три… А та рыжая на диване не иначе – номер четыре? (Обходит диван, пристально вглядываясь в лицо Шурочки, Шурочка в ответ ревниво смотрит на нее). Но не вторая так точно. Свою-то предшественницу я помню. Та была пострашнее, да покостлявей…и не рыжая. Не та ли это циркачка, о которой ты, Нинок, мне в письмах писала?
ШУРА. (Вскакивая; с достоинством). Да! Я четвертая жена Бориса. Много лет ею была. Подчеркну: много лет как официальная супруга! А не какая-то массажистка, с которой брак у него продержался ровно три месяца!
АДА. (Мгновенно вскипая). Да хоть три дня! Ты, дорогуша, прежде чем тявкать, хоть у Нины спроси, какие это были три месяца! Борька ко мне на массажный стол, знаешь, каким попал? Вес, как у барана – шестьдесят кэгэ… Болячек – выше крыши. Тридцать семь лет мужику, а вся голова седая. Руки трясутся, всё куда-то спешит, дёргается, нервный, как карась на сковородке. После такой вот, как ты, (передразнивает Шуру) «много лет как официальной супруги». Выправила я его, откормила, на ноги поставила, да и отпустила. К таким вот, циркачкам… А что? Любви у нас особой не было. Прибило друг к другу, да и отбросило. Но честно все!
Ада проходит дальше в гостиную, скидывает рюкзак и бросает его в угол комнаты.
НИНА ПЛАТОНОВНА. Боря всегда тебя, Ада, теплом вспоминал.
АДА. И я его тем же… Я как рассудила? На мой век мужиков хватит. А Борис нормальным человеком оказался. Купил мне в Харькове массажный салон, потом фитнес-клуб помог построить, так что я не в претензии. Лучше скажите, зачем нас сюда вызвали? Помянуть, это, по-людски, конечно… Но после двадцати лет странно как-то… Нет? Или я чего-то не знаю?