Полжизни за неё…
Шрифт:
Останин не имел ровным счётом никаких оснований обольщаться надеждой.
Что ж, tant pis 14 . Ибо надежда, преодолевая здравый смысл, репродуцировалась снова и снова. Так, словно она являлась самостоятельным, не поддающимся дрессировке живым существом.
Жанна не шла у него из головы. Останин потерял почву под ногами и не мог сосредоточиться ни на чём; ему не удавалось отвлечься какими-нибудь посторонними делами или хотя бы мыслями. Чувство потерянности скоро переросло в тоску. Его крепко держала эта тёмная тоска; она затягивала, словно болотная топь, и не собиралась отпускать пленника
14
tant pis – тем хуже (франц.)
Конечно же, рано или поздно это пройдёт. Всё минует, как и сама жизнь. Но в глубине души Останина поднимался бунт: он – одновременно – желал и не желал, чтобы это проходило. Впрочем, такое амбивалентное чувство было у него лишь поначалу, в первые дни разлуки с Жанной; а затем он настолько извёл себя картинками, которые с упорством назойливого провокатора подсовывала память, что ему захотелось избавиться от всего разом: от воспоминаний о недавнем бездумно-полусчастливом времени, от своей гипертрофированной обиды, от вытекавшей из первого и второго болезненной рефлексии. Однако данное желание оказалось совершенно нереализуемым. Даже отсутствуя, Жанна продолжала странным образом заполнять его жизнь. Почти без остатка, оставляя место лишь сущим пустякам.
Останин жаждал действий. И вполне закономерно бездействовал, ибо ему не удавалось найти для себя точку опоры в окружающем мире. Фигурально выражаясь, каждый состоит из набора формул и алгоритмов, а у него всё это рассыпалось и сбилось в безобразную кучу. Тщета самоистязания – единственное, во что он мог воплотить тёмную энергию разочарования, клокотавшую в нём и искавшую выход.
Глухая броня тоски не позволяла пробиться к сердцу Останина никаким впечатлениям из внешней реальности, казавшейся сейчас такой далёкой и малозначительной, что и вспоминать-то о ней не стоило. Память жила Жанной… Чего ей не хватало – такого, о чём не догадывался Останин? Такого, чего он ей дать не смог? Он ведь во всём шёл у этой свистульки на поводу, она из него буквально верёвки вила.
Не заслуживающее внимания мелкое препятствие, рудимент, который следует без сожаления отсечь, просто grain de sable 15 – вот чем он был для неё. Отсюда неудивительны и её поступки по отношению к Останину. Вероятно, Жанна постарается как можно быстрее выбросить из головы даже тень воспоминания о нём. Разве кто-нибудь любит вспоминать о неприятном?
Чем дольше он размышлял об этом, тем становилось противнее. Порой возникало даже какое-то необъяснимое отвращение к самому себе. Совершенно нелепое, конечно, из-за беспочвенности или – если можно так сформулировать, повышая пафос, – из-за неправедности подобной переадресации.
15
grain de sable – песчинка (франц.)
Уж кому-кому, а ему-то было не в чем себя винить. Разве только в мягкотелости.
Вся вина лежала на Жанне.
С самого начала что-то между ними было не так, просто он старался не придавать этому значения.
Однако Жанна осталась в памяти Останина и не отпускала его.
Глава вторая
Поверьте мне, легче выбросить из кармана тысячу рублей, чем одну привязанность из сердца. Особенно если она уже пустила корни.
Болеслав Прус, «Кукла»
Порой постичь собственную участь невозможно, пока она тебя не настигнет.
Джеймс Роллинс, Ребекка Катрелл, «Невинные»
Каждый человек – собственник. Каждый боится потерять то, что имеет. Даже свои иллюзии. Но что делать, когда всё уже потеряно безвозвратно, когда и сами иллюзии развеял в пыль стылый ветер неминуемого? Продолжать трепыхаться, точно подцепленный на крючок карась? Бессмысленно. Рационального решения здесь просто не существует.
Он словно угодил в малоправдоподобную, дурную, нескончаемую петлю времени, которую следовало как можно скорее разорвать, чтобы не погибнуть, однако не было ни сил, ни воли, ни достаточной решимости.
Что ему оставалось? Только воспоминания.
О Жанне и о себе.
О себе и о Жанне.
А также воспоминания о её воспоминаниях, коих тоже было предостаточно. Просто удивительно, до чего её жизнь – при всей молодости Жанны – была богата событиями интимного характера, подчас весьма своеобразными.
– …Между прочим, я с детства пользовалась вниманием мужчин, – призналась она однажды, когда они лежали в постели, и голова Жанны покоилась на груди Останина. – С самого-самого детства.
– Это как? – не понял он. – Ты имеешь в виду платоническую любовь в первом классе? Или в детском садике?
– Не-а.
– А что же тогда?
– Нездоровое внимание, вот что. Совсем не платоническое.
– Тогда давай-ка, не напускай тумана, посвяти в интимные подробности, раз уж начала.
– Ну, мужики всегда ко мне приставали, просто ужас. Вот, например, случилась противная история, когда мне было шесть лет. Мы с бабушкой жили на даче, а мама с папой приезжали к нам на выходные. И вот представь: как-то раз идём мы с бабушкой в магазин через лесополосу, а нам навстречу – двое парней, лет четырнадцати-пятнадцати. И один из них, поглядев на меня, говорит: «Симпатичная малявка, я б её трахнул». А второй ему: «Да я бы тоже не против». Тогда первый предлагает: «Давай, что ли, распялим её здесь, на травке, пока нет людей поблизости». А второй возражает: «Не-е-е, была б она сама по себе – тогда другое дело. А с бабкой я связываться не хочу, она ведь наверняка поднимет крик – и что с ней делать, как заставить заткнуться? Не убивать же старуху»… Вот я испугалась! Хотя, конечно, ещё не знала, что означает слово «трахнем», а поняла только что они могут убить мою бабушку.
– И что было дальше?
– Да ничего особенного. Пошли каждый своей дорогой: мы – в магазин, а парни – в другую сторону. Больше я их никогда не видела.
– А бабушка как на это отреагировала?
– Да никак. Она была туговата на ухо, поэтому разговора парней не расслышала. Улыбнулась им и все дела: наверное, думала, что вежливые мальчики с ней поздоровались.
– Лихо тебя беда миновала. Повезло.
– Это точно, повезло… А ещё раньше, когда мне было года четыре, я гуляла во дворе, и ко мне прицепился ко один дядька. Хорошо одетый, в костюме и галстуке. Предложил пойти к нему в гости и остаться жить у него в квартире. Заманивал какими-то там игрушками и конфетами, ненормальный! Я же была дитём совсем – разревелась, сказала, что никуда не пойду. А он стал на меня орать и хватать за руки. Но тут за меня заступилась прохожая тётка, и он ушёл, вот.