«Помещичья правда». Дворянство Левобережной Украины и крестьянский вопрос в конце XVIII—первой половине XIХ века
Шрифт:
И еще один момент. Несмотря на невозможность найти ответы на ряд конкретных вопросов относительно нашей истории конца XVIII – первой половины XIX века в научной литературе, все же в ходе изучения темы у меня укреплялось убеждение, что современная украинская историография подошла к такому уровню, который позволяет перейти от бинарных оценок событий, лиц, процессов, от «реабилитационного» этапа к изучению дворянства в широком контексте социальной и интеллектуальной истории, направлений, наиболее близких замыслу этой книги. Об изменении историографической ситуации на отечественной почве в последние годы красноречиво свидетельствует, например, появление таких периодических изданий, как «Социум» и «Эйдос», на страницах которых не только декларируются устремления украинских гуманитариев ретранслировать эпистемологические новшества современной мировой историографии теоретически, но и делаются попытки воплотить их на конкретно-историческом материале. К сожалению (или к счастью), это не касается избранного мной периода, на мотивах временн'oго определения которого уместно остановиться, прежде чем я перейду к объяснению собственных представлений о научно ориентированном толковании проблемно-тематической конкретики в постановке темы настоящей книги.
Восьмидесятые годы XVIII – первая половина XIX века не случайно хронологически очерчивают тему. Такой выбор носит принципиальный характер, а потому необходимо остановиться на этом более подробно и присмотреться к существующим в историографии образам эпохи, в значительной степени, по моему мнению, детерминирующим ее изучение. Предварительно замечу, что выставленные временные рамки тесно связаны не просто с данной эпохой украинской истории в целом, а с конкретным регионом – Левобережной Украиной (Левобережьем, Малороссией, Гетманщиной), – выбор которого будет обоснован ниже.
Как ни странно, избранный период
32
Видання Академії наук УРСР (1919–1967). Суспільні науки. Бібліографічний покажчик. Київ, 1969; Бібліографія основних видань Iнституту історії України НАН України 1936–2001. Київ, 2002.
И до сих пор этот период очень слабо обеспечен монографическими исследованиями, если не принимать во внимание работы по истории декабристского движения, Кирилло-Мефодиевского братства и по поводу некоторых других общественно-политических сюжетов, и то описанных преимущественно в советское время. Более крупные труды, посвященные социально-экономическим проблемам эпохи, созданы еще в 50-е годы XX века. За последнее время не появилось почти ни одной серьезной книги, если не считать работ Зенона Когута 33 и монографий Валентины Шандры 34 (речь не идет об исследованиях по истории исторической науки, а также западноукраинских регионов).
33
Когут З. Російський централізм і українська автономія. Ліквідація гетьманщини 1760–1830. Київ, 1996.
34
Шандра В. Малоросійське генерал-губернаторство, 1802–1856: Функції. Структура. Архів. Київ, 2001; Вона ж. Генерал-губернаторства в Україні. Київ, 2005.
На целостность этого временн'oго отрезка в отечественной историографии фактически не обращалось внимания, хотя он четко определяется весьма специфической социальной и идейной ситуацией. И в дореволюционной (либеральной и народнической), и в советской историографии эта специфика в полной мере не учитывалась и общественно-политические и социально-экономические процессы в украинских регионах исследовались преимущественно в общероссийском контексте. Отсюда вытекало то, что данный период частично вписывался в так называемый дореформенный этап эпохи феодализма, ограничиваемый преимущественно первой половиной XIX века (до 1861 года).
В традициях же национально ориентированной историографии данный отрезок почти совпадает с так называемым первым этапом украинского национального возрождения, с этапом, основное содержание которого заключается в «собирании наследия» и начале формирования модерного национального самосознания. Ограниченность такого подхода в отношении не только данного периода, но и всего XIX века уже подчеркивалась в научной литературе. Например, А. П. Оглоблин по этому поводу писал: «Таким образом, широкая и полноводная река исторического процесса переходила в узкий, хотя и сильный и быстрый поток, за пределами и в стороне от которого оставалась почти целая общественная жизнь тогдашней Украины» 35 , т. е. история сословий в целом и дворянства в частности, формирование национально-территориального и экономического организмов, культуры, проявлений социальной активности и др. Позже подобные мысли высказал и Георгий Касьянов: «…у нас XIX век фактически превращается в историю „национального возрождения“, тогда как в рамках глобальных событий XIX века – долгого XIX века, то, что мы сейчас называем национальным возрождением, было явлением маргинальным. То есть выделяется то, что было маргинальным, и становится магистральной историей» 36 .
35
Оглоблин О. Проблема схеми історії України XIX і XX століття. С. 5–6.
36
Образ Iншого в сусідніх історіях. С. 177.
Итак, рассматривая указанный период в первую очередь с точки зрения общественно-политических движений, украинского национального возрождения, современные историки иногда забывают, что важнейшим вопросом общественной жизни, общественного внимания того времени был не национально-культурный – занимавший умы лишь незначительной части «украинской интеллигенции», а так называемый крестьянский вопрос 37 , который именно с конца XVIII века и на правительственном, и на общественном уровне начал ставиться и активно обсуждаться 38 .
37
Замечу, что те же деятели национального движения к этому вопросу относились не без значительного интереса. Д. Чижевский в 1953 году в работе «Неизвестный Гоголь» не только остановился на «хозяйственном мировоззрении» великого писателя, стараясь пояснить его апологию и проповедь «эксплуатации», но и обратил внимание на разительные параллели со взглядами Г. Квитки-Основьяненко, П. Кулиша, которые касались «крестьянского вопроса» в некоторых своих работах (см.: Чижевский Д. И. Неизвестный Гоголь // Русские философы (конец XIX – середина XX века): Антология / Сост. Л. Я. Филонова. М., 1996. Вып. 3. С. 314–315). Исследование Татьяны Портновой также подтверждает значительное внимание деятелей национального возрождения к базовым социальным проблемам украинского общества того времени (см.: Портнова Т. В. Любити і навчати: селянство в уявленнях української інтелігенції другої половини XIX ст. Дніпропетровськ, 2016).
38
Если подыскивать понятие, под углом зрения которого избранный период может быть представлен наиболее адекватно, то, думаю, как раз такое, как «крестьянский вопрос», и должно рассматриваться в числе первых. Проблематизируясь, оно может выступать в качестве инструмента исторического анализа. Важность приема маркировки эпохи с помощью ключевого понятия, изучение ключевых понятий, концептов, определенного набора идей, которые доминируют в интеллектуальной жизни целого поколения, ряда поколений или даже исторической эпохи и воспринимаются как ее репрезентанты, не только подчеркивается в научной литературе. Такой подход вполне успешно реализуется (см.: Козеллек Р. Iсторія понять і соціальна історія // Козеллек Р. Минуле майбутнє. Про семантику історичного часу. Київ, 2005. С. 115–134; Репина Л. П. Интеллектуальная культура как маркер исторической эпохи // Диалог со временем: Альманах интеллектуальной истории [далее – ДВ]. М., 2008. Вып. 22. С. 15; Селунская Н. А. Интеллектуальная история, история концептов, итальянистика // Там же. С. 21).
Вместе с тем конец XVIII и первая половина XIX века стереотипно воспринимаются как время, главным содержанием которого был процесс «втягивания», инкорпорации украинских регионов в систему Российской империи 39 . Причем показательно, что хронологически он определяется историками несколько по-разному. Если Зенон Когут интеграционные усилия российского правительства завершает 1830-ми годами, а современные российские специалисты, опираясь на Когута, – 1830–1840-ми 40 , то Валентина Шандра продлевает их и до 1850-х, а иногда и до 1860-х годов 41 . Не подключаясь к дискуссии по этому поводу, все же отмечу, что внимание преимущественно к политико-правовой, административной и общественно-политической стороне проблемы 42 мешает выяснению особенностей всего спектра интеграционных процессов и не дает возможности в полной мере ощутить их конкретное человеческое измерение, ведь, даже когда исследователи прибегают к персонологическому подходу, все общественное напряжение эпохи подается через призму условных и, думаю, достаточно
39
Наиболее полно данное явление представлено в монографии Зенона Когута «Російський централізм і українська автономія. Ліквідація Гетьманщини 1760–1830» (Київ, 1996). Причем магнетизм работ этого автора сказался на позициях его последователей, а также привел к восприятию Украины данного периода зарубежными и отечественными исследователями через «очки» уважаемого историка. (См.: Каппелер А. Образование наций и национальные движения в Российской империи // Российская империя в зарубежной историографии. Работы последних лет: Антология. М., 2005. С. 409–410; Лор Э. Российское гражданство: от империи к Советскому Союзу. М.: Новое литературное обозрение, 2017. С. 56; Мадариага И. де. Россия в эпоху Екатерины Великой. М.: Новое литературное обозрение, 2002; Миллер А. И. «Украинский вопрос» в политике властей и русском общественном мнении (вторая половина XIX в.). СПб., 2000, и другие работы этого автора; Рибер А. Социальная идентификация и политическая воля: русское дворянство от Петра I до 1861 г. // П. А. Зайончковский (1904–1983 гг.): статьи, публикации и воспоминания о нем. М., 1998. С. 283; Rieber A. The debate over the southern line: economic integration or national security? // Synopsis: a collection of essays in honour of Zenon E. Kohut / Еd. by S. Plokhy and F. E. Sysyn. Edmonton; Toronto, 2005. P. 371; Рябчук М. Від Малоросії до України: парадокси запізнілого націотворення. Київ, 2000. С. 51–59, – и др.)
40
Остапчук О. А. Изменение государственных границ как фактор формирования языковой ситуации на Правобережной Украине в конце XVIII – первой половине XIX в. // Регионы и границы Украины в исторической ретроспективе. М., 2005. С. 54.
41
См.: Шандра В. Малоросійське генерал-губернаторство. Относительно Правобережной Украины в составе Российского государства, В. Шандра отметила, что судебная система этого региона «находилась в медленном процессе адаптации к имперским условиям» вплоть до судебной реформы 1864 года (см.: Шандра В. С. Совісний суд на Правобережній Україні кінця XVIII – першої половини XIX ст.: структура та судові практики // Український історичний журнал [далее – УIЖ]. 2009. № 2. С. 83–96).
42
Определяя конец XVIII – начало XIX века как «время великих политических и социальных изменений», Я. Грицак, что характерно, их первопричину также разместил в политической, в частности геополитической, плоскости (см.: Грицак Я. Й. Нарис історії України. С. 16). В. Маслийчук, рассматривая тот же период под углом зрения своей темы, удивился его спокойствию: «…на самом деле (время это. – Т. Л.) удивляет своей стабильностью». В таком различном восприятии одного и того же периода двумя историками-современниками нет, по моему мнению, ничего удивительного. Ведь один прислушался, воспользуюсь образами А. Толочко, как ветер шумит в могучих кронах столетних деревьев, пригибая и ломая их, а второй, занимаясь своим сюжетом с позиции не политической, а социальной истории, услышал «тихий шелест на земле». Не соглашаясь с тезисом о «стабильности» и относительно социальных процессов, все же в контексте именно социальной истории считаю вполне уместным замечание В. Маслийчука: «Очевидно, что история слома XVIII и XIX веков еще требует кропотливых научных исследований» (см.: Маслійчук В. Розправа над військовополоненими-мусульманами у Валках 1812 р.: видимі та приховані механізми конфлікту початку XIX ст. // Соціум: Альманах соціальної історії. Київ, 2003. Вип. 3. С. 137; Толочко А. Киевская Русь и Малороссия в XIX веке. Киев, 2012. С. 31).
43
Предложенные З. Когутом маркировки – возможно, эффективные на определенном этапе исследования процесса инкорпорации, – кажется, сыграли с современными украинскими специалистами злую шутку. Безоглядно воспринимая эти «инструменты», не прибегая к их критической проверке эмпирическим материалом, историки упорно «расселяют» деятелей второй половины XVIII – первой половины XIX века по «квартирам», даже не замечая, что таким образом и малороссийский генерал-губернатор Н. Г. Репнин-Волконский, и войсковой канцелярист, и архиепископ Георгий Конисский, и другие просто оказываются в одной «комнате». Причем, что интересно, не ссорятся. Более того – наверное, легко «осваивают» позиции друг друга. Но очевидно, что при таких выхолощенных подходах не удается не только выявить смысл какой-либо маркировки, но и вообще разобраться, чем же они там занимались, в этих «комнатах», что же с ними происходило. Кстати, на проблематичность, противоречивость использования указанных понятий самим Когутом уже обращали внимание в научной литературе (см.: Журба О. Політичні ідеали малоросійського дворянства другої половини XVII – першої половини XIX століття в історіографії // Historia-mentalno's'c-tozsamo's'c: Studia z historii, historii historiografii i metodologii historii / Pod red. K. Polasik-Wrzosek, W. Wrzoska і L. Zaszkilniaka. Pozna'n, 2010. S. 165–173).
44
Галь Б., Швидько Г. «…Мысли мои о крае сем…» (С. М. Кочубей і його записка про Малоросію) // Схід–Захід: Iсторико-культурний збірник. Харкiв; Київ, 2004. Вип. 6. С. 102.
45
В связи с этим необходимо сказать, что, рассматривая процесс инкорпорации Гетманщины в систему Российской империи, современные российские исследователи, авторы книги, посвященной проблемам взаимодействия имперской власти и местных региональных сообществ, совсем обошли вниманием его экономическую составляющую, хотя в разделах, где затрагивается Правобережная Украина, о данной составляющей говорится (см.: Западные окраины Российской империи. М., 2006). По моему мнению, это не случайно – одной из причин могло стать отсутствие соответствующей научной литературы. Альфред Рибер, со ссылкой на И. С. Коропецкого, экономическую интеграцию Украины также отнес к неизвестным аспектам отношений между центром и периферией Российской империи (см.: Rieber A. The debate over the southern line. P. 372).
Помещики еще не успели в полной мере приспособиться к новым порядкам, усвоить новые роли, а уже вынуждены были инициировать сельскохозяйственные преобразования, втягиваться в обсуждение «крестьянского вопроса», думать о необходимости и возможности освобождения подданных, которые не только хорошо помнили традиции свободного передвижения, но и не могли не реализовывать это на практике, особенно в условиях пограничья с регионами новой колонизации. Укрепление, точнее формирование, дворянского сообщества, начавшееся с 80-х годов XVIII века, т. е. фактически одновременно с падением Гетманщины, совпало с наступлением в империи на привилегии этого сословия и началом его перерождения 46 .
46
См.: Беккер С. Миф о русском дворянстве: Дворянство и привилегии последнего периода императорской России. М., 2004; Кабытова Е. П. Кризис русского дворянства. Самара, 1997; Ливен Д. Аристократия в Европе. 1815–1914. СПб., 2000; Темірова Н. Поміщики України в 1861–1917 рр.
В это время не только завершается политико-правовая интеграция украинского общества в систему империи, но и происходит вписывание его в другие социокультурные, экономические реалии, т. е., по выражению Ф. Д. Николайчика, «в высшей степени интересный процесс культурной переработки» 47 . Перед элитой бывшей Гетманщины это неизбежно ставило проблему самоопределения, изменения социальных идентичностей, или, по выражению Оксаны Забужко, системы «идентификационных кодов», проблему усвоения новых социальных ролей (дворянин, чиновник, помещик – владелец крепостных душ и т. д.). Причем, в частности, Левобережью присуща хроническая незавершенность этого процесса.
47
Николайчик Ф. Род Лашкевичей и дневник одного из них // КС. 1887. Декабрь. С. 697.