Помилованные бедой

Нетесова Эльмира Анатольевна

— Сереж! Чем займешься по возвращении? Ведь теперь мы с тобой друзья? — спрашивал его Юрий Гаврилович.

— Вернусь, тогда подумаю, — отвечал сухо.

— А я хотел тебя на дачу пригласить.

— Не хочу. Не люблю деревню.

— Почему? Кстати, моя дача в пригороде.

— Я ненавижу тишину, за ней всегда охотится смерть. И постоянно нагоняет. Мне в тишине обычно дышать нечем. Я не живу в ней, а умираю!

— А мы с тобой заведем музыку на моей старой «Ригонде», знаешь, сколько пластинок на даче? Сотни! Целая коллекция! Есть классика, джаз, романсы! Короче, на любой вкус и спрос.

— Я в

лес пойду. Люблю побродить в чаще, пособирать грибы. Теперь вот не для кого! — умолк резко.

— Ты знаешь грибные места? Тогда я с тобой.

— Нет! Пожалуй, отдохну бездумно с неделю, потом на работу снова выйду.

— Опять в милицию?

— Куда ж еще? — удивился Сергей.

— Лично я не советую, — сказал Бронников.

— Теперь уже терять нечего.

— Сергей! Осталась твоя жизнь! Она очень дорогая! И кто может гарантировать, что за этих троих не повиснет тенью очередной киллер?

— Может быть… Только доставать умеют и дома…

Платонов рвался из больницы. Он просил Юрия Гавриловича отпустить поскорее, убеждал, что здоров. И хотя не ругался и не скандалил с Бронниковым, получив отказ, сжимал кулаки, у него темнели глаза. Сережка знал: сорвись он — останется в больнице надолго.

Юрий Гаврилович внимательно следил за результатами лечения. И однажды Петухов не выдержал:

— Ну что мы морим мужика у себя? Он вполне здоров! Ему повезло, что болезнь быстро отпустила. Крепким оказался человек. Не сломался. Пора его выписывать! — настаивал врач.

Юрий Гаврилович согласился. И Сергея отпустили из больницы. Он мчался бегом на службу. Его, конечно, с радостью встретили, сразу загрузили работой. А через неделю состоялся суд над убийцами семьи Платонова. Сергея вызвали, как потерпевшего, на процесс.

Он вошел в зал суда, оглядел киллеров. Все четыре дня процесса сидел поблизости. И слушал, вздрагивая каждым мускулом, узнавал подробности трагедии.

— Нет, никто не базарил. Мы резину не тянули. Вошли. Баба все поняла. Хотела пацана прикрыть собой. А тот, дурак, весь в отца, козел. Мы и урыли, чтоб не плодились отморозки! — говорил убийца, рослый мясистый увалень. Рассказывая о случившемся, он лениво улыбался: — За что убили? Ну, хотели образумить мента. Мы стопорили его в натуре. Назначали стрелку. Предлагали отморозку не дергать нас и кентов. Мол, шагай мимо тихо и молча. Мы тебя не трясем, ты нас не щекочи, а то нарвешься. Но ведь всякий раз доставал за геморрой. Вот и кончилось терпение. Не хотел дышать с кайфом, обломили ему по самые помидоры. В другой раз сговорчивее будет.

— Ну а ребенок? Он при чем? — не выдержал народный заседатель.

— Это ж его зелень, такой же легашонок рос. Нашим пацанам враг и помеха. Зачем такому дышать в натуре? Лишний он на земле.

— Раскаиваетесь ли вы в содеянном?

— Ничуть. Я что, балдой или морковкой делан? Ведь мы легашей урыли. А кому они нужны? Спросите любого, да хоть самих себя, много ли в жизни помогали мусора? Зато вреда от них предостаточно! Их каждый ненавидит. И будь это безнаказанно, всех легавых в один день поурывали б! И не зря! Я тоже брехать не стану, с детства мусоров ненавидел. И жалею об одном, что самого не успел достать! — Оглянулся на Платонова. Их взгляды встретились.

Сергей сдерживал себя последними усилиями воли.

«Держись! Не поддавайся!

Это твое испытание!» — убеждал он себя и пытался абстрагироваться. Отворачиваясь, смотрел на людей в зале суда — одни ему сочувствовали, другие злорадно усмехались. Мол, допрыгался, и с тобой свели счеты.

Во время перерыва Сергей вышел в коридор покурить и услышал, как спорил рыжеволосый мужик:

— Ставлю на кон ящик водки! Судья не дает больше червонца!

— Не заходись, Никита! Проссышь водку! Сказываю, на всю катушку влепят! — не соглашался плотный седой человек. И доказывал: — За женщину, может, отделался б десяткой! А тут ребенок! Особая жестокость убийства! Наркота! Да и семья милиционера! Так что до конца жизни будет на нарах жопу морозить где-нибудь на Северах! Если сдохнуть не помогут…

— Шалишь, дядя! Кто ментов «мокрит», те и нынче в авторитете. Никуда их не увезут. В своем городе станут отбывать. Оно и по закону так: где обосрался, там и отмывался! Дошло? Отслюнивай на кон! Кто за червонец, мужики? Гони на бочку! Помянем всех хором! Мне один хер, кого запороли! Хоть полную ментовку! Без них дышать легче!

— Слышь, ты, мудило? Чего перья распустил? С какого праздника загоношился? Иль посеял мозги, как тебя из потасовки в пивбаре выдернули полуживого? Еле оклемался в больничке. Теперь на ментов пух тянешь, чмо? — Сергей схватил рыжего за загривок, придавил к стене.

— А вы на то и поставлены, чтоб порядок держать. Иль тебе магарыч нужен за тот день, когда выручил?

— Дерьмо! — выпустил мужичонку Платонов. — На хрен я его выручал? — Отряхнул руки.

— Молодой человек, зачем вы себя бросаете под ноги толпе? В ней всякое водится. Не опускайтесь до уровня кретина! Из него, кроме анализов, ничего не вытряхнете. Он не знает благодарности, не имеет понятия, зачем живет. Это человечий мусор, глупый и жестокий. У таких одна кишка на весь организм. В ней и сердце, и мозги, и желудок! Чего больше, сами понимаете. Не троньте — не запачкаетесь! Мой вам совет: не ждите сочувствия у звероподобных…

После перерыва этот седой человек подсел к Платонову в зале суда:

— Вы Сергей?

— Да…

— А я Игорь Павлович! — Он протянул Сергею руку.

— Спасибо вам! — тихо сказал Платонов.

— За что? — удивился человек.

— За понимание. Теперь и это редкость.

— Сергей! Я не из зевак! Некоторое время назад тоже лишился жены. Рэкетиры ее убрали. Решила женщина свое дело заиметь. Захотела жить получше. Два ларька приобрела. К ней рэкет заявился за своей долей. Она не захотела делиться, настучала в милицию. Этого ей не простили. Крутых на тот момент взяли, а киллер до сих пор на воле гуляет. Мертвых не судят. Но я всегда ей говорил: «Не желай большой кусок — подавишься!» Жена не поняла.

— Вы это и мне хотите сказать?

— Сергей! Моя жена пострадала за бизнес. А вы — за идею. Совершенно разные вещи — пузо и совесть. Но оглядитесь, кого защищаете? — указал на рыжего.

— Но ваша жена не воровала, никого не обманула, разве не обидно, что ее киллер на воле?

— Досадно. И все ж установился закон — живешь сам, дай дышать другому! Так выживают стаи — за счет сильного. Нам с вами не переломить это правило. Оно нынче в крови каждого.

— Если мы будем молчать, что ждет наших детей? — побледнел Платонов.