Помни о хорошем
Шрифт:
— Ничего не говорите, — предупредила его Эвелин.
— Нельзя даже спросить, какое мыло я могу взять? — удивился Томас Айвор, глядя на разгоревшееся лицо Эвелин с притворным недоумением. В глубине его глаз теплился огонек желания. Эвелин опять попала в глупое положение, что смутило ее еще больше. — Я хотел бы воспользоваться этим миниатюрным кусочком мыла, лежащим на краю этого нежно-голубого умывальника, — нарочито витиевато обратился он к Эвелин.
Томас Айвор опять пытался смутить ее.
— Я вижу здесь
Эвелин наблюдала за ним в зеркало. Он стоял в своей излюбленной позе, скрестив руки на груди, и терпеливо ждал, пока она даст ему мыло.
— Неужели? — решила поддержать разговор Эвелин.
— Можно много узнать о человеке, зайдя в его ванную. Вы, к примеру, отличаетесь хорошим здоровьем, за исключением аллергии на свежескошенную траву. Вы не любите таблетки и принимаете их в случае крайней необходимости, вы предпочитаете обычную бритву, электрическая не для вашей нежной кожи. Вы, безусловно, целомудренны, очень заботливо лелеете свое тело и лицо, и, — он с иронией взглянул на роскошную ванну, — вам нравится держать себя в чистоте, в идеальной чистоте.
«Безусловно целомудренны»… Он так решил, подумала Эвелин, потому что не увидел никаких противозачаточных средств. Но ведь их удобнее держать возле постели. Она так и поступала, когда, после окончания университета, приехала к родителям и встретилась с Грегори Тернером. Тогда она верила, что он полюбил ее на всю жизнь, но появление Глории все изменило…
Эвелин достала новое мыло, сунула его в руки Айвора и захлопнула дверцу туалетного шкафчика, чуть не задев его лицо.
— Осторожнее! Меня уже однажды сильно стукнули по носу.
— Возмущенный клиент?
— Нет, разъяренный папаша.
— Вы дрались с отцом?
Он нагнулся над умывальником, включил горячую воду и стал намыливать выпачканные машинным маслом руки.
— Дрался он, я старался, по большей части, увертываться… до тех пор, пока не стал достаточно взрослым.
Сердце Эвелин сжалось от сочувствия и невозможности утешить его.
— Вас много обижали в детстве?
Он намылил руки зеленым хвойным мылом в форме рыбки и заговорил, не переставая отчищать грязь.
— Мне хорошо жилось, пока мать не умерла от рака. Мне тогда было десять. Отец озлобился и, когда напивался, что случалось все чаще, налетал на меня с кулаками. Он ни разу пальцем не тронул мою сестру — она была копией матери. Отец перестал лезть в драку, когда я вырос, но так и не избавился от злости на мир.
— Никто не знал, что он вас бил?
— Он страдал вдвое больше, чем я, — пожал плечами Томас Айвор. — В конце концов, я ушел, у меня было будущее. А он не смог избавиться от прошлого. Он тосковал до самой смерти. — Айвор ополоснул мыло и руки горячей водой, потом включил холодную воду и тщательно смыл остатки грязи с умывальника.
—
— Жалейте его, а не меня. — Он повернулся к ней и вытянул вперед руки, будто ожидая, что кто-то стремительно кинется их вытирать.
Эвелин поспешила достать ему пушистое махровое полотенце.
Томас Айвор насухо вытер руки, повесил полотенце на шею и с наслаждением вдохнул терпкий аромат, оставшийся в ванной после ее утреннего купания.
— Ммм… восхитительно. Вы фанатик омовений, мисс Лентон?
— Кажется, мы договорились, что вы будете звать меня Эвелин, — сказала она, не желая вступать на опасную почву.
— Я решил, что «мисс Лентон» звучит приятнее. Это так…
Она знала, что он скажет, и ее руки, сами по себе, закрыли его рот, пытаясь удержать очередную колкость.
Его глаза сверкнули.
— … изысканно… — Слово было еле слышно, его губы сомкнулись в центре ее ладони, — почти как в поцелуе.
Эвелин резко отдернула руку и вытерла ее полой блузки, но ощущение жара его прикосновения сохранилось.
Она с негодованием смотрела ему в спину, пока он вешал на крючок полотенце.
— Зачем только вы возились в гараже! Теперь придется все стирать.
— Я что-нибудь испачкал? — Он осмотрел узкие рукава светлой рубашки, заметил несколько пятнышек грязи на манжетах и воротнике и… начал расстегивать пуговицы.
— Вот уж, действительно, «непредвиденные обстоятельства». Не соблаговолите ли вы ее постирать? — Он сбросил рубашку, представив взору Эвелин мощный загорелый торс.
— Я — не прачка, — возмутилась Эвелин, отодвигаясь к двери. — Оставьте это удовольствие для миссис Морган.
— О, простите. Я думал, вы захотите воспользоваться шансом и полюбоваться моим полуобнаженным видом… мы тогда были бы в расчете, — промурлыкал Томас Айвор, придвигаясь к ней.
Только бы он не прочитал в ее глазах, что она уже представляла его и полностью обнаженным, в этой самой комнате!
— Неужели вам недостаточно всех тех неприятностей, которые ваша семья мне уже доставила? — Эвелин перешла в решительное наступление, стараясь не смотреть на Томаса. — Если из-за вас я потеряю и работу, и репутацию, то, клянусь, я подам на вас в суд. И тогда вам придется содержать меня всю оставшуюся жизнь.
Ее угроза произвела неожиданный эффект. Усмешка исчезла с лица Томаса Айвора, он выпрямился, расправил плечи, глаза угрожающе прищурились, а челюсть закаменела. Эвелин попыталась выскользнуть в коридор, но он уперся рукой в стенку, преграждая ей путь.
— Что это значит? Что этот проклятый Селдом наговорил вам?
— Что придется временно отстранить меня от работы «во избежание», пока шум не утихнет.
Он нахмурился.
— Что за чушь!
Его возмущение еще больше подстегнуло Эвелин.