Помни
Шрифт:
— Привет, Коста, — сказала Ники. — Спасибо, что помогли мне вчера.
С неизменной вежливостью тот наклонил голову:
— Повезло ли вам в Вульягмени?
— К сожалению, нет. Подготовьте, пожалуйста, мой счет.
— Вы уезжаете, мисс?
Ники кивнула.
— Назад в Америку? — спросил он.
— Нет, в Мадрид.
— В Мадрид? — повторил Коста, слегка озадаченный.
Ники с любопытством взглянула на него. У него было такое сосредоточенное выражение лица, что с языка сам собой сорвался вопрос:
— А что такого в том, что я лечу в Мадрид?
Молодой
— Простите, я не понимаю.
— Я хотела сказать, что вы очень удивились, когда узнали, что я лечу в Мадрид.
— Я вовсе не удивился, — твердо ответил Коста. Затем добавил с улыбкой: — Я приготовлю ваш счет, мисс. Немедленно.
Она полезла в сумочку, вытащила пригоршню драхм и настояла, чтобы Коста взял их.
— Спасибо вам, — сказала она.
— Спасибо вам, мисс, — ответил он, пряча деньги в карман.
Пока Ники шла к лифтам, Коста провожал ее взглядом. Когда же она скрылась в одной из кабин, он направился к главному портье.
— Вы и в самом деле думаете, что сможете посадить мисс Уэллс на мадридский самолет?
— Конечно, смогу, — ответил Яннис и нахмурился, озадаченный любопытством Косты.
— А гостиницу? Гостиницу вы ей забронировали?
— Старший портье в „Ритце" — мой старый приятель. Я поговорю с ним, и он все устроит, — похвастался Яннис. — Тебе-то что?
Коста ухмыльнулся и подмигнул.
— Такая красивая. Чаевые хорошие дает. Хочу, чтобы у нее все сошло гладко.
Яннис кивнул, отвернулся и снял трубку одного из надрывавшихся телефонов.
Коста вернулся за свою стойку. Его коллега разговаривал с одним из постояльцев, и он, торопливо пробравшись в служебное помещение, где никого не было, набрал номер.
— Она уезжает, — пробормотал он в трубку. — В Мадрид. Она что-то узнала в Вульягмени. Остановится в „Ритце". Передайте ему.
28
Ники заметила, что за ней следят, когда в пятницу ближе к вечеру вышла из музея Прадо и ненадолго задержалась в тени портика. Она размышляла, вернуться ли в гостиницу „Ритц" сразу или нет, как снова заметила этого типа с черной сигарой.
В первый раз он возник рано утром, когда она разговаривала с портье, — точно из-под земли вырос. Он попыхивал черной сигарой, и от клубов едкого дыма она поперхнулась и закашлялась. Портье что-то быстро сказал по-испански — вежливо, но твердо, — и человек немедленно отодвинулся от нее. Закончив дела, она заторопилась через вестибюль, радуясь, что отделалась от этого курильщика, поглощенного разговором с портье.
В лифте, поднимаясь в номер, она поругивала его про себя, все еще кашляя в ладонь.
Позже, идя на обед с Питером Коллисом, она задержалась, чтобы побродить по галерее Прадо — торговых рядах ниже „Палас-отеля". Выходя из очередной лавки, она увидела, что тип с сигарой уставился на нее через витрину. Он тут же отвел глаза, неловко развернулся и скрылся в магазине напротив.
И вот теперь он опять торчит рядом, всего в нескольких метрах от нее, около скульптуры между лестницей и небольшим парком. На этот раз с ним был второй. И у этого второго меж зубов тоже торчала сигара — ни дать ни взять торговое клеймо.
Человек не видел ее. Пока не видел. Она заметила его первой, потому что рядом заплакали дети — совсем маленькие, едва научившиеся ходить, они окружили молодую женщину, хватая ее за руки и пища что было сил. Затюканная мать остановилась около двух типов, и один из них что-то говорил ей, видимо, в ответ на ее вопрос.
Вдруг из музея, болтая и хохоча, вывалилась стайка немецких студентов и окружила Ники. Она воспользовалась этим и неотступно следовала за ними, пока они шли через маленький парк, а потом по Пасео дел Прадо.
Через несколько минут Ники уже входила на Плаза де ла Леальтад — площадь Верности, где в окружении чудных садов расположилась гостиница „Ритц". Типа с сигарой не было видно. Впрочем, что от этого проку, раз уж он знает, где она остановилась.
Забрав ключи от номера и несколько адресованных ей записок, Ники поднялась к себе, размышляя об этом странном человеке и о том, что кто-то следит за ее передвижениями. Кто-то?Если уж за ней и в самом деле кто-то следит, то, конечно же, Чарльз Деверо.
Едва переступив порог номера, Ники почувствовала запах незнакомого одеколона. Сжав в руке ключи, она остановилась в маленькой прихожей, хмурясь и озираясь. Она несколько раз повела носом. Никакого сомнения — в воздухе стоял острый чужой запах. В ту же минуту она сообразила, что это запах скорее мужского одеколона, чем женских духов, так что горничная отпадает в качестве возможного объяснения. Быть может, сюда заходили из прачечной или химчистки? Но она не отдавала вещей в стирку или чистку. Или же тот незнакомец, который ходит за ней по пятам, проник в ее номер? И если да, то как? Что за дурацкие вопросы, подумала Ники. Он мог легко подкупить кого-нибудь из гостиничной прислуги. Как в таких случаях говаривал ее отец, деньги развязывают язык. А времени договориться с кем-то из служащих у того типа было достаточно. Она видела его в торговых рядах утром часов в одиннадцать, еще до того, как отправиться в бюро Эй-ти-эн к Питеру. Около половины второго они пошли обедать, а после она прогулялась до музея Прадо пешком. Там она провела несколько часов, восторгаясь шедеврами Гойи и Веласкеса, словом, не была в номере целый день.
Ники прошла в гостиную и положила ключи, записки и сумочку на кофейный столик. Подозрения ее усилились, и она направилась в спальню к гардеробу. Ее дорожная сумка на все случаи жизни, без которой она никогда не отправлялась в путешествие, стояла наискосок. Между тем она отлично помнила, что, уходя, аккуратно поставила ее в угол.
Ники вытащила сумку и отнесла ее на кровать. Осмотрев замочек спереди, она заметила, что его ковыряли — одного прикосновения было достаточно, чтобы убедиться, что он едва держится. По-видимому, его взломали и потом не смогли запереть как следует — так здорово он был покорежен. Было очевидно, что в ее отсутствие в номере кто-то был.