Помочь можно живым
Шрифт:
Корабль скользил в тумане как призрак, и Савин крепко сжал обеими руками тугие ванты, привязывая себя к реальности. “Уходят из гавани Дети Тумана…” — вспомнил он мимолетно. Туман был не просто туман, странные ощущения пронизывали тело и сознание, они не были болезненными, пугающими или неприятными, просто ничего похожего прежде испытывать не приходилось и сравнивать было не с чем — словно за бортом тихо плескалось само Время, прохладной изморосью оседало на лице, было соленым на вкус, проникало в каждую клетку тела, растворяло в себе…
Туман редел, явственнее проступали вокруг темные волны, над мачтами показались звезды, исчезло странное ощущение текущего сквозь тело Времени. Все оставалось прежним, и
— Карнавал какой-то? — спросил Савин.
— Как каждый год в этот день, — сказала Диана. — Доволен?
— Да не очень, — сказал Савин. — Я ведь не для себя коплю впечатления — для других…
— Подождут твои другие…
Убирали паруса. Возле каменного мола отыскалось свободное местечко, и рулевой виртуозно пришвартовал парусник, двое матросов сноровисто перемахнули через борт, опутали канатом изящные литые кнехты.
— Прошу, — показала на трап Диана. — Добро пожаловать в Город Тысячи Кораблей…
Они прошли по пирсу мимо бесчисленных ярко иллюминированных кораблей — их наверняка было гораздо больше тысячи у причалов и на рейде, — вошли в широкие ворота и окунулись в бесшабашное веселье. На стенах домов горели разноцветным необжигающим пламенем без копоти и дыма гроздья факелов, фонтаны, украшенные каменными изваяниями неизвестных зверей, испускали веера искр, десятки песен сливались в Мелодию Карнавала, пели и танцевали люди в масках и незнакомых нарядах — двух одинаковых не было, и Савин не знал, что они такое — праздничная одежда или карнавальные костюмы? Может быть, и то и другое. Диана крепко держала его за руку, повеселевшая, смеющаяся, куда-то далеко отлетели все заботы и сложности, Савин стал беспечной молекулой карнавала.
Кто-то в черном трико и красных кружевах, проносясь мимо, сунул им в руки тяжелые чеканные кубки, весело крикнул что-то и растаял в толпе. Они пробились к овальному бассейну фонтана, присели на парапет. Искры ливнем сыпались на них и гасли, не причиняя боли. Савин вздрагивал сначала, но вскоре привык. За спиной плеснуло — в бассейне кружило длинное гибкое животное, похожее на тюленя. Приостановилось, всплыло на поверхность, глянуло в лицо Савину, испустило звонкий веселый визг и снова, извиваясь, заскользило вокруг постамента с каменным зверем.
— Ваше здоровье! — сказал ему вслед Савин.
Вино было густое и ароматное.
— А ты быстро освоился, — сказала Диана. — Хвалю…
— Стараюсь, — пожал он плечами.
— И пореже вспоминай свои холодные скучные слова вроде “контакта”. Просто приплыть сюда, провести ночь посреди феерии. Как и все те, кого ты здесь видишь. Пойдем танцевать?
— Как
— Не беспокойся, даже если и потеряешься, тебя утром проводят в порт. Или я сама тебя найду, закон карнавала — двое, приехавшие вместе, обязательно встретятся. Пойдем?
— А я смогу? Музыка какая-то незнакомая…
— Ничего, привыкнешь…
Танцующие вокруг фонтана пары импровизировали каждая свое, подстраиваясь под ритм. Музыканты не сидели на одном месте — приплясывали, держась не очень тесной кучкой. Мелодия стала отдаленно похожей на “Голубые снега” Пелчицкого, медленный танец. Диана положила Савину руки на плечи, ее глаза были совсем близко, и не хотелось сейчас думать обо всех загадках и удручающих деталях, но суровая действительность отрешала его от толпы. Он уже не думал о будущем фильме, да и не будет, кажется, никакого фильма, все сложнее. И глобальнее — иные миры, иные цивилизации, которые земляне собирались искать в космосе, были рядом, за зыбкой туманной дверью. А Земля об этом не знала — знали только Савин с Дианой да еще кучка каких-то неизвестных темных личностей. Это было невыносимо — чувствовать себя едва ли не единственным хранителем тайны, поразившей и обрадовавшей бы все население планеты, и это при том, что его работой как раз и было — рассказывать людям о разгаданных тайнах…
— Я так не могу, понимаешь? — сказал он. — Знаем только мы с тобой…
— Ты так думаешь? Мы не первые, и не в этом веке сюда впервые попали земляне — может быть, тысячу лет назад…
Возможно, многие древние легенды о путешествиях в таинственные миры основаны на реальных фактах, подумал он. Даже наверняка. Может быть, и Томас Лермонт, знаменитый бард из Эрсилдуна, — овеянная легендами, но реально существовавшая когда-то личность, — тысячу лет назад ходил по этим улицам. Почему об этом городе молчали побывавшие здесь тысячу лет назад, понятно: кто знает, вдруг та река крови, которую пришлось пересечь Томасу, уходя за королевой фей в ее страну, — всего лишь не очень сложная метафора, отражавшая дух определенных времен?
— Но это же неправильно, — сказал он. — Сюда никак нельзя было пускать Кортеса, даже в прошлом веке следовало помалкивать, но Сегодня-то — двадцать пер: вый?
— А здесь — не двадцать первый. Ты не подумал, что не нам рано — приходить, а им рано встречать?
— Вот это уже довод посерьезнее, — сказал Савин. — Но ведь непременно должны существовать и более близкие нам по возрасту миры? А то и ушедшие вперед?
— Таких я не знаю, — сказала Диана. — Наверняка они есть, но там я не бывала. Хватит, ладно? А то рассержусь…
Савин замолчал. Он никак не мог заставить ее выйти из той роли, которую она сама себе навязала. В чем-то он мог ее понять, в чем-то она была права, но — не в главном. И ничего нельзя было сделать…
Танец сменился более быстрым, напоминающим старинный тулузский ригодон, образовался хоровод, но внезапно к фонтану прихлынула новая толпа — хохочущая, гомонящая, пускающая шутихи. Может быть, они только что приплыли. У них были свои музыканты, мелодии двух оркестров причудливо переплелись, хоровод рассыпался, возникла толчея, вызвавшая лишь новые взрывы хохота, — все перемешалось, Савин выпустил руку Дианы и тут же потерял ее из виду. Растерянно затоптался, оглядываясь, его окружила протащила за собой смеющаяся кучка парней и девушек, нимало не удивленных его одеждой, — сунули в руку новый кубок, уволокли прочь от фонтана. Он не мог сопротивляться — так подчиняло себе их бесшабашное веселье — и вскоре оказался далеко от фонтана, на какой-то другой площади. Там высилась посередине статуя всадника — на низком и широком пьедестале плясали, а самый отчаянный ухитрился взобраться на шею коня и размахивал шаром на длинной палке, испускавшим веера искр, прекрасных и необжигающих, как радуга.