Шрифт:
Глава 1. Александра
Все когда-нибудь умрут и с этим ничего не поделать. Но кто-то умирает в конце пути, кто-то в середине, чья-то жизнь может прерваться в начале. Я умерла, когда родилась.
Прошло десять лет с момента заключения. Как ни странно, но тогда мне не казалось это страшным. Здесь меня никто не крыл матом, не бил, кормили три раза в день. А ещё я надеялась, что органы разберутся во всём и меня отпустят. Пусть не сразу, но отпустят. Если бы я знала, как ошибалась тогда…
– Ярцева, на выход!
Ну, вот и всё. Наконец-то это
На выходе получаю свои вещи, которые были конфискованы десять лет назад. Они всё ещё в пору мне. Хотя чему я удивляюсь, хоть нас и кормили регулярно, еда, как заметили мои сокамерницы, весьма пресная. На такой не поправишь бока. А вот для меня она казалась самой вкусной после детдома.
Меня сопровождают до ворот. Вместе со мной ведут мужчину. Одет дорого. На выходе он подмигивает мне. Выходим через старые обшарпанные, как моя жизнь, ворота. Мда, философия так и прёт из меня. Всё благодаря книгам, которые были списаны из библиотеки. Нас в тюрьме возили на ремонт. Библиотека государственная, денег не выделяют, а мы – бесплатная рабочая сила. Там я и познакомилась со многими литературными шедеврами. Они очень спасали меня всё это время. И сейчас, когда я стою за воротами тюрьмы, мне почему-то кажется, что это было не самое худшее время. От осознания своих мыслей к горлу поступает ком, горькие слёзы так и норовят выступить. Я делаю глубокий вдох, воздух морозный и такой свежий, аж вкусный. И кажется, что в ближайшее время мне именно им и предстоит питаться. Потому что денег нет совсем.
Рядом с воротами колонии останавливается тонированная иномарка черного цвета. Из неё выходит высокий мужчина и направляется к недавнему заключённому, с которым мы вышли из ворот. Звучит радостный смех, и затем следуют крепкие мужские объятия. Вот так. Кого-то ждут и радуются встрече, а я как всегда всё сама. Впрочем, не время раскисать.
Я абсолютно дезориентирована. Мне нужно время на адаптацию, которой, собственно и не было у меня до тюрьмы. Как только меня освободили из одного места заключения, так я называю детдом, в котором провела пятнадцать лет своей жизни, как я почти сразу попала в другое. Помню, когда был суд, тоже стояла зима. Может и не такая холодная, а впрочем, уже не важно.
Дорога в город занимает сорок минут. Ноги гудят больше от холода, чем от нагрузки. На улице день, но ветер порывистый и холодный. Хорошо, что снега почти нет, кое-где лежит отдельными островками. На ногах всё те же кроссовки, что и десять лет назад. Не спасают даже тёплые носки, которые покупала с первой зарплаты дворника. Джинсы кажутся тонкими, а короткая куртка с капюшон не могут полностью укрыть от резких порывов. Хорошо, что под курткой толстовка, а не одна футболка. Иначе, я могла бы просто не дойти.
Направляюсь к заправке. Там можно немного согреться и сходить в туалет. Когда я захожу, створки дверей сами разъезжаются передо мной в пригласительном жесте. Помещение не большое, но уютное. Направляюсь к двери с табличкой «туалет». В комнатке висит небольшое зеркало. Мои щёки горят от мороза, нос красный и глаза обветрены,
В помещении заправки есть несколько столиков, что-то типа маленькой закусочной. И сейчас раздаётся аромат еды, какой-то необычной и непривычной для меня. В животе начинает сосать. Сегодня мне не положен был паёк, так как я уже не являлась официально заключённой. Часы на стене показывают почти час дня, нужно что-то придумать. Направляюсь к стойке, за которой стоит темноволосая женщина. Она окидывает меня презрительным взглядом и слегка кривит лицо.
– Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, нет ли у вас вакансий на заправке или где-то поблизости?
– На заправке нет. А поблизости только стройка, но туда таких хилых вряд ли возьмут. Что, тоже с колонии?
Я киваю, на большее меня не хватает, горло как будто онемело. Всё из-за этой холодной февральской прогулки.
– Не могли летом выпустить? – бубню под нос язвительно, и горестный смех срывается с моих обветренных губ.
Выхожу на улицу, ветер немного поутих, но мороз всё равно пробирается под кожу. К вечеру станет ещё холоднее. Иду на стройку. Слышу отборный мат со стороны строительных лесов. Значит мне туда. Мужчина в каске ругает рабочих. Они понимают его через слово, что ещё больше злит мужчину.
– Уволю вас к едрёной матери, – ругается главный. Когда ссора стихает, мужчина направляется в мою сторону, не замечая даже. Нужно действовать, пока он не ушёл! Беру себя в руки и догоняя, кричу в спину:
– Извините, вам нужны работники?
Мужчина резко останавливается, я чуть ли не впечатываюсь в него.
– Мне хватает бестолковых работников, которые не понимают, что от них хотят.
– А я всё понимаю, всё могу! – слишком бодро говорю для человека, который хочет работать на улице в мороз.
Мужчина оглядывает меня цепким взглядом, его брови лезут вверх. На лице появляется ухмылка.
– Девочка, поищи себе другое место, у меня для баб нет работы. Тем более, здесь опасно, на голову кирпич прилетит, и будешь звёзды считать днём. И нагрузки физические. Да и вообще, что я время трачу на тебя, мне ещё переводчика для этих поискать нужно. Они ведь ни бельмеса не понимают. Кто их брал на работу, прости Господи? Тьфу ты, я ж и нанимал, дурак старый!
Отчаяние начинает накрывать с головой. Сердце заходится всё быстрее. Думай, Саша, думай.
– Подождите, но у меня есть опыт! Я библиотеку ремонтировала. И даже знаю, как цемент замешивать. Здание библиотеки было разрушено, я работала на её восстановлении. И штукатурить могу! И вообще я выносливая, это с виду просто хилая, но у меня достаточно сил! И я смогу им, – указываю на рабочих – объяснить, что нужно делать.
Мужчина гладит подборок, как будто размышляет. Проходит несколько секунд, которые кажутся мне бесконечными.Моя речь слишком пылкая, сбивчивая, но отступать некуда. Нужно попробовать.