Помоги мне исполнить мечты
Шрифт:
Шестнадцатым был фестиваль красок, где кучерявоволосый забросал меня сухими красками и где он же отбирал у меня телефон с нашими дурацкими фотографиями, лишь бы у меня не было возможности удалить их.
Семнадцать — прыгнуть с парашюта. Но отличной заменой стал прыжок с тарзанки.
Восемнадцатым была поездка на поезде, когда мы направлялись в поход.
Девятнадцатым — путешествие. Мы с Ив побывали в прекрасном, немного угрюмом, на первый взгляд, но очень живом и красочном городе Шотландии — Глазго.
Двадцатым — мечта о лесе, о том, как я буду ночевать в палатке на природе, буквально в самом её сердце. И
Двадцать один — искренне полюбить человека. Это, конечно же, Майки.
Двадцать два — дожить до лета. Готово.
Пункт двадцать три — оставить целый альбом фотографий после смерти. Это тоже выполнено, ведь недавно Лорен помогала мне подписывать и вкладывать фотографии в альбом.
Остались невыполненными лишь три пункта, два из которых, скорее всего, увы, совершенно не выполнимы:
Пункт двадцать четыре — писать письма.
Пункт двадцать пять — осень.
И, наконец, пункт двадцать шесть — своё совершеннолетие.
Сорок шесть
Я прошу отца, чтобы он помог мне добраться до стола и принес мне ручку, ножницы и клей, а также, чтобы он позвал сюда Кристи. Сестра помогает мне выбрать шаблоны конвертов, а затем распечатывает их на принтере, вырезает их по контурам и склеивает — всё, как я её просила. Всего получается шесть небольших конвертов. Ещё я прошу принести мне линованную бумагу и, когда Кристи возвращается с ней, то я прошу оставить меня ненадолго, чтобы я могла собраться с мыслями.
Ручка вечно выпадает у меня из рук, от чего я не могу сосредоточиться, ведь меня это нервирует. Как жаль, что я не могу заставить свою руку прекратить трястись, если бы была такая возможность, то жить было бы легче. Собираюсь с духом и корявым почерком начинаю писать то, что так хотела бы сказать.
Кристи
Прекрати быть всего лишь наблюдателем спектакля под названием «жизнь», стань его непосредственным участником. Ладно?
Ты теперь единственный ребенок в семье, потому не бойся совершать ошибки, тебя все равно не будут винить за это. Кстати говоря, что я поняла — ошибки нужно совершать, чтобы позже учиться на них и не повторять вновь. Ну, а если всё-таки они повторятся, ладно. У меня тоже есть парочка любимых грабель.
Помнишь, я тебе говорила о том, чтобы вы сплясали на моих похоронах? Так вот я не шутила. Серьезно. Я ХОЧУ, чтобы вы надели какие-нибудь яркие, веселые костюмы, пусть даже будет хоть какая-то яркая вещь у вас на одежде, лишь бы не эти обыденные, черные тряпки, которые обычно надевают люди. Правда. Хватит с меня темных красок. Это будет частью моего потрясного ухода.
Включите хорошую музыку. Я бы не отказалась послушать одну из своих пластинок, ты найдешь их в шкафчике, на третей полке, слева, но, если не удастся, не откажусь и от инди. Майки и Лондон должны знать то, что мне по душе, спроси у них.
Я хочу, чтобы меня похоронили где-нибудь рядом с Ив, тогда мы смогли бы легко отыскать друг друга в загробном мире — надеюсь, что такой существует — и поболтать. Хочу, чтобы на мне было одно из платьев, которые любит
Кстати, пусть мой гроб кто-нибудь разрисует какими-нибудь яркими узорами или цветами — пусть будут пышные розовые пионы. Мне было бы приятно.
Не нужно скучных эпитафий. Пусть будет что-нибудь красивое. Например, фраза Теннисона «Уж лучше полюбить и потерять, чем знать, что никогда не полюблю». Звучит классно, да?
И заведите собаку. Очень хочу, чтобы у вас с Джером была собака.
Я очень рада за вас.
На этом всё.
Люблю.
Целую.
Папе
Не вини себя, пожалуйста, в том, что произошло. Я тебе уже тысячу раз говорила, никто в этом не виноват, если так случилось, то, наверное, так и должно быть, разве нет? От судьбы не уйдешь, верно? Хотя я и не верю в судьбу. Знаешь, очень странно писать тебе, ведь я знаю, что ты сидишь в соседней комнате и, наверное, очередной раз ищешь какой-нибудь нетрадиционный способ моего спасения. Не стоит, правда. Я видела историю в браузере, и, как мне кажется, все эти врачи, которые согласны на опасную операцию по удалению неоперабельной опухоли, шарлатаны. Ну, разве само слово «неоперабельная» не подразумевает то, что хирургическое вмешательство невозможно? Не будь таким наивным, пап.
Если будет сложно — обращайся к семье Одэйр, они-то поймут тебя, можешь и не сомневаться.
Насчет моих похорон и прочего спрашивай у единственной оставшейся дочери, я ей все рассказала. Черт, знаешь, даже я не могу принять тот факт, что теперь она останется одна, хотя раньше она была средним ребенком в семье. Но вы справитесь, я-то точно знаю.
Кстати, если будешь говорить что-то на похоронах, то напиши это заранее на листике, иначе растеряешься и позабудешь всё. Если хочешь — расскажи всё, какой я была капризной и непослушной, что я не была отличным примером для подражания, что я постоянно грубила и язвила, а также — особенно после того, как узнала, что умираю — заставляла всех плясать под свою дудку. Ничего не утаивай. Я бы хотела это послушать.
Но, если решишь рассказать обо мне только хорошее, — надеюсь, что вспомнишь хоть что-нибудь — пускай. Я не обижусь.
Не смей впадать в отчаяние и начинать вновь пить, ладно? У вас ещё есть дочь, а у неё есть жених, а значит, что, как только они по-настоящему повзрослеют, лет так через десять, хотя, может, и раньше, у вас будут внуки. Разве не ради этого и стоит продолжать жить дальше?
Будет грустно — приходи ко мне на могилу поплакаться, я выслушаю тебя. Разговаривай со мной, хорошо? Даже если прохожие будут косо смотреть на тебя, мол, чего это он разговаривает с надгробием, плевать, всё равно рассказывай мне все, ведь я так люблю слушать. Я серьезно.