Помоги мне исполнить мечты
Шрифт:
Комментарий к главе:
*ПЖЧ — термин, используемый в сериале «Во плоти», означает принадлежность к людям, страдающим синдромом частичной смерти, т.е частично зомби.
Восемнадцать
Все-таки проснуться на утро с головной болью, высохшим горлом и больными мышцами (видно, из-за того, что я поспала на неудобном коврике в ванной комнате) мне явно не хотелось. Говоря о похмелье, я и не думала, что будет
Непривычно видеть в зеркале своё отражение, свои белые волосы. Даже с таким ужасным видом светлый цвет волос приносил какую-то свежесть моему лицу, я выглядела не так уж и плохо. Рука побаливала, но несильно. Я нанесла толстым слоем крем, который купила еще в аптеке вчера с Лондон.
Я была очень удивлена, когда увидела, что родители уже с самого утра у нас дома. А затем поняла, что проспала весь день, и сейчас уже три часа дня. Кристи меня игнорировала.
— Привет, — говорю я, зайдя на кухню. Родители поздоровались.
Я бросилась к чайнику и начала пить воду прямо из его носика. Затем достала из морозилки мороженый горох и приложила ко лбу. Боже, как же у меня болит голова.
— Доброе утро, Кристи, — произношу.
Но она не отвечает. Греет ладони о кружку с горячим чаем и даже не смотрит на меня. Что же я такого ей наговорила?
— Плохо выглядишь. — Я заметила, что у сестры синяки под глазами, и они выражены намного сильнее, чем у меня.
— Конечно, ждала тебя до четырех утра, — говорит она и сверлит меня грозным взглядом.
Затем сестра берет кружку и уходит в гостиную к телевизору. Она садится и обкладывается подушками со всех сторон, включает «Топ-моделей». Родители смотрят на нас, недоумевая.
— Прости меня, я действительно не помню, что тебе говорила, — кричу из кухни.
Но мне ничего не ответили. Затем папа пошел к сестре, чтобы поговорить. Они шептались, обсуждали все, но я ничего не слышала. Я пила чай с печеньями вместе с мамой. Мама рассматривала меня с интересом, она взяла несколько прядей и, намотав между пальцами, смотрела на мой новый цвет волос. Затем она взяла в свои ладони мою руку и осторожно, не касаясь татуировки, словно боясь причинить мне боль, рассматривала рисунок.
В такие моменты я понимаю, что люблю маму. Её терпкий запах кожи, её сухие, жилистые руки и морщинки на лице, когда на нем проявляются эмоции. Её губы, которые касаются и касались моих щек, прежде чем я засыпаю. Её голос, который до сих пор эхом отдается у меня в мыслях, потому что я помню её прекрасный голос, ведь она так часто пела мне колыбельные в детстве. Она пела нам троим. Но моё сердце разбивается на тысячи осколков, когда я вспоминаю о том, как мои родители обращались со мной на протяжении такого большого времени, и я не могу поверить, что моя мама — прекрасная, мягкая и любящая — была той самой женщиной, которая плевать хотела на меня.
Папа приходит, садится рядом на стул и просит маму покинуть кухню, закрыв за собой дверь. У него со мной серьезный разговор.
— Только не нужно лишних слов, пап. У меня
— Как ты можешь после всего, что сделала для тебя сестра, так к ней относиться? Мы еще могли простить все это: твою татуировку, твои волосы, твои ночные прогулки и то, что ты пропадаешь на несколько дней, никого не предупредив, но это просто край. Я запрещаю тебе общаться с Лорен и вообще с кем-либо, они все на тебя плохо влияют.
— Ты не можешь. — Качаю головой.
Каждое его слово меня только раззадоривает. Я не могу, начав делать что-то существенное, опустить руки! Я скоро умру, и это не дает мне покоя. Он не может запрещать мне что-то, я буду делать, что хочу. В конечном счете, умрет не он, а я.
— Я могу всё. Я все еще твой отец.
— Ненадолго, — произношу.
Я встаю со стула и ставлю кружку в раковину, она глухо ударяется об неё, и я, не оборачиваясь, быстрым шагом иду в свою комнату. Мельком я вижу, как папа, облокотившись об стол, сидит, закрывая лицо руками. Но мне все равно. Я не хочу вечно сидеть дома с родителями, когда у меня еще есть время, и выслушивать то, как они перебирают различные способы лечения, диеты, которые могли бы мне помочь. Они на мне зациклились и не понимают, что меня не вылечить. Они не могут смириться. Да и как они могут это сделать? Они ведь мои родители. Они любят меня, как бы глупо это не звучало на фоне всех произошедших событий.
Я надеваю мягкий и пушистый шерстяной свитер белого цвета с голубым принтом, который купила вчера с Лондон, джинсы и черные балетки. Мне нужно поговорить с кем-нибудь, с тем, кто сможет понять меня и моё положение в целом.
— Ты куда? — спрашивает меня отец, когда я спускалась по лестнице.
Я сняла с вешалки своё длинное пальто, укутала шею шарфом и ответила отцу:
— Стриптиз танцевать.
— Что? — удивился папа.
— Что? — переспросила я.
— Я спрашиваю, куда ты идешь?
Уже находясь в дверном проеме, я говорю:
— Отрываться. И по полной. — И после закрываю дверь, на ходу застегивая пуговицы своего пальто, больше похожие на леденцы.
Я стою на пороге и смотрю на неё. Девушка даже не замечает меня, она смотрит куда-то в сторону, а её веки тяжелеют и постепенно закрываются. У неё необычная красота, не для каждого, но для меня она просто прекрасна. Мне нравятся её тонкие губы и небольшие глаза, которые так неуместны на её лице с пухлыми щеками, но которые делают её необычной. Думая о чем-то, она морщит лоб, а смеясь — нос. Немного потянувшись на кровати, девушка натягивает до самого подбородка одеяло, устало зевает и, развернувшись на бок, ищет пульт от телевизора.
— Тук-тук, — произношу и стучу кулачком о дверной косяк. Раздается глухой, полый звук.
Девушка протирает глаза от удивления, она не ожидала меня здесь увидеть, ведь я не должна была знать, где она живет. Затем она широко раскрывает глаза и улыбается той самой улыбкой, которую я люблю. Она снова сияет, как звезда.
— Что ты здесь делаешь? — спрашивает Ив.
— Пришла к тебе отрываться. — Я улыбаюсь ей в ответ. — Ты как?
— Отрываться? Со мной? — Легонько ухмыляется. — Все хорошо. — Кивает. — Немного слабость осталась. Ты бы видела, сколько в меня влили крови после субботы.