Помолвка мсье Гира
Шрифт:
— Ну и работенка у вас! А мне что-то нездоровится, должно быть, простыла. Вот пришлось встать с постели, хочу сбегать за ромом. — И она показала бутылочку.
— Хотите, я принесу?
— А ваш хмырь пока что улизнет?
Голос ее звучал совершенно естественно. Она двинулась по улице, прижимаясь к стенам домов, опустив голову, шлепая по лужам, и вошла в бистро на углу. Когда Алиса толкнула стеклянную дверь, звякнул колокольчик. За столом четверо мужчин играли в карты, рядом дожидалась конца игры жена одного из них.
— Налейте-ка мне немножко
— Эмиль не приходил?
— Ушел вот уж больше часа назад.
— Один?
— Один, один, — подмигнул хозяин.
— Завтра заплачу вам, сумочку не захватила. Когда Эмиль придет, скажите, что мне надо с ним поговорить.
Лицо ее было серым и безжизненным, но голос оставался спокойным, и держалась она как всегда. С бутылкой в руке, Алиса вышла на улицу и, не взглянув на пустынный перекресток, откуда, гремя и лязгая, уходил трамвай, пошла обратно, по-прежнему держась возле стен; плечи ее еще больше намокли от дождя, влажные волосы завились колечками надо лбом.
Инспектор поджидал ее, выпрямившись и поправив шляпу, которая раньше была надвинута на уши. Алиса уже протянула руку к двери, но он остановил ее:
— Неужели так торопитесь?
Она послушно остановилась и повернулась к нему, а он наклонился и заглянул в полураскрытое пальто:
— Да вы, никак, в одной рубашке!
— Конечно.
— И под ней тоже ничего?
Инспектор улыбнулся и нащупал край белой полотняной рубашки.
— У вас пальцы, как лед!
— А если так?
Рука его стиснула тугую грудь поверх рубашки, и он сказал:
— На вид и не догадаешься, что на ощупь так много! Алиса ждала, прислонясь плечами к косяку и не выпуская бутылочку, а мужчина вышел под дождь, повернулся спиной к улице и сунулся к служанке вплотную, дыша ей в лицо.
— Подумать только, что вы сейчас заберетесь в теплую постельку, а я буду торчать тут всю ночь!
Он по-прежнему сжимал ее грудь, даже не дрогнувшую в его руке, и часто посапывал, уткнувшись носом в ее шею и ловя губами волоски на затылке.
— Пустите, щекотно! Вы что же, все еще не закончили ваше следствие?
Холодные капли падали с его шляпы Алисе на руку.
— Увы! Скоро этому делу конец. И я уже не сумею любоваться вот этими прелестями… Она равнодушно улыбнулась.
— Его арестуют?
— Еще кой-чего недостает. Пустяковой улики. Он уже чувствует, что его обложили со всех сторон. В таких случаях они всегда что-то натворят сдуру.
— Больно же! — воскликнула она, когда он опять стиснул ей грудь.
— Неужели не нравится?
— Нравится, — сказала она неуверенно. Он улыбался, почти касаясь ее губ.
— Признайтесь, вас ведь возбуждают рассказы про этого сатира! И не говорите, что нет! Я же заметил! Все женщины одинаковы!
Мокрые ноги у нее совсем застыли, и ласка мужчины, сжимавшего все туже грудь, казалась сейчас ожогом.
— Думаете завтра его арестовать?
— От меня бы зависело — я бы его никогда не арестовывал, чтобы приходить…
Он наклонился, впился губами в ее рот и в восторге выпрямился.
— Правда, мы могли бы встретиться и в другом месте…
— Да, могли бы… — проронила она и дернула ручку звонка.
— Я вам буду сниться?
— Возможно.
Дверь открылась, и он придержал створку, вошел вслед за Алисой и обнял ее в темноте коридора. На улице, которую она видела в открытую дверь, было светлее, чем здесь, ночь дышала ей в лицо дождем и холодом, а изо рта ее собеседника пахло табаком. Не отрываясь от ее губ, он обеими руками тискал ее от ляжек до затылка, и у нее наконец задрожали колени.
— Тише! — прошептала она.
И выбежала во двор, а он, весьма довольный, закрыл дверь и снова забился в свой угол, снова поднял воротник и с улыбкой уставился на отглаженный дождем перекресток и на угловое кафе, где уже закрывали ставни, а посетители прощались на пороге и разбегались по улицам.
…Алиса, сидя на кровати, медленно растирала руками ноги, пытаясь их согреть.
Мсье Гир надел шляпу, приподнял краешек серой бумаги и с легкой тоской взглянул сквозь сетку дождя на пустую комнату и раскрытую постель, где на смятой подушке причудливо чернела брошенная шпилька.
Уже совсем собравшись уйти, с портфелем под мышкой, он вернулся в свою комнату, вынул из шкафа картонную коробку, а из нее — бумажник, стянутый резинкой. Когда он наконец открыл дверь, казначейские билеты уже лежали в его портфеле, а школьная фотография валялась разорванной в углу.
Дом гудел разнообразными звуками, дети шли в школу, мужчины собирались на работу и не находили нужных вещей, угольщик лез наверх по лестнице и занимал всю ее ширину своим мешком.
Мсье Гир величественно спускался по лестнице, как вдруг на третьем этаже открылась дверь и он оказался лицом к лицу с инспектором, выходившим из какой-то квартиры.
Мсье Гир не произнес ни слова. Инспектор тоже. Но на какой-то миг они встретились взглядами, и мсье Гира слегка затошнило, будто съеденный перед уходом завтрак заворочался в желудке.
Он пошел дальше вниз по лестнице. Какая-то женская рука втащила с лестницы домой уходившего ребенка, а в подъезде, куда подтекали ручейки дождя, пять или шесть жильцов, теснившихся вокруг консьержки, замолчали разом, когда он проходил мимо. Мсье Гир привычным жестом притронулся к шляпе-котелку, выпятил грудь и проследовал дальше, подпрыгивая более обычного.
Мокрый, отяжелевший ветер накинулся на него точно так же, как ночью — на Алису. На улице перед молочной оставались только коробки из-под бутылок. Мсье Гир чуть повернул голову, но все же успел заметить возле прилавка розовое лицо Алисы, ее белый фартук и голые руки. Она следила за ним, пока он шел к трамваю, а он смотрел по сторонам. Напротив дома, где он жил, находилась контора по перевозке мебели, и там на пороге стояли четыре человека с маленьким бородатым инспектором и наблюдали за ним издалека.