Помощница ключницы
Шрифт:
— Художникам требуется свет, много света, — проговорила наставница, зажигая свечи. — Но и в ночное время они рисуют. Это их так называемые подвалы…
Я завороженно смотрела, как зажигаются первые звезды, как наливается и темнеет блеск заката, как колышется листва на ближних деревьях и гуляет ветер.
— Это так… — шепотом проговорила, боясь нарушить миг, — красиво!
— Именно, а теперь выбирай полотно и рисуй, — строго добавила госпожа наставница.
— Что рисовать?
— А вот, что чувствуешь, то и рисуй.
Она не шутила, слишком уж взгляд у нее был серьезен. С сомнением взглянула на множество полотен. Выбрала самое ближнее к окну, села. Рассматривая дощечки с красками и длинными палочка, кистями, как назвала их наставница, я думала: что же мне рисовать? Перевела взгляд за окно, как же там темно!
Рука сама потянулась к кистям.
Я рисовала лучшее, что видела — свободное бескрайнее синее небо с яркими звездами, а рядом солнце. Как любовь мамы, такое же теплое…
— Неплохо, Аиша, неплохо, — я дернулась и едва не слетела со стула от неожиданности. — Возможно, при постоянных занятиях и усердии, ты вполне можешь освоить технику «живой картины».
— О чем вы, наставница?
— Встань рядом со мной, и посмотри на картину так, словно не ты ее рисовала, — я послушалась. — Что ты видишь?
— Небо и солнце, — много синего и мало желтого. Может солнце сделать большим или лучше огромным?
— Утреннее небо и восход солнца, — поправила наставница. — Ты научишься сама «читать» картины и писать их. Высшим искусством является умение писать такие картины, когда не только автор понимает их смысл, но и любой человек на них смотрящий. Они дают ответ, вносят покой или наоборот, разбивают рамки и границы.
— А этому можно научиться? — с сомнением разглядывая собственную мазню, спросила я.
— Научиться можно всему, Аиша, было бы желание. Но для «живой» картины нужен особый талант, — она посмотрела на меня и добавила: — Не могу сказать сейчас, есть ли он у тебя, только время покажет. А теперь давай изучим несколько техник. Бери кисть и…
Госпожа Вирджиния рисовала рядом со мной на полотне, показывая те или иные мазки, помогая настроиться. Уже добравшись до своей комнаты и, пожелав наставнице приятных снов, поняла, как сильно вымоталась. Без сил упав на кровать, я почти сразу провалилась в сон…
Глава 8, о хорошем слухе и прекрасных связках
До празднества оставалось едва ли более двух седмиц, когда госпожа Вирджиния забрала меня у мэтра, бросив ему короткое «Не переживайте мэтр, она будет к вам забегать!». Господин Шарэз отнесся благосклонно, а вот его собственная нечисть… В панике они пытались нас задержать: в ход шли острые прутья (я порвала подол платья), мокрые полы (наставница растянулась на полу самым неприличным образом) и мэтр, сидящий на полу с наливающимся синяком на удивленном лице (это он пытался подхватить госпожу, но напоролся на швабру, потом наступил в ведро, а затем поскользнулся на мокрой тряпке, уже пытаясь удержать равновесие). Каких сил мне стоило сдержать рвущееся хрюканье, знает только Единый!
Только после самых горячих заверений, что я буду их проведывать как минимум пару раз в день (это не считая завтрака, обеда и ужина) нас отпустили. Мы ушли, оставив мэтра на попечении метелок, которые пытались тонкими прутиками придерживать толстый кусок сырого мяса на лице по-прежнему обескураженного повара. Это никакая не смиренная нечисть, а вполне себе боевая!
Мы сильно опаздывали, и теперь на ходу я слушала все приказания госпожи ключницы:
— Ты должна проверить приготовленные комнаты для гостей. В них должно быть: убрано, светло, стоять свежие цветы, чистая постель, необходимое белье…
Поток слов был нескончаемым, но я старательно все записывала набегу, а потом до меня вдруг дошло:
— Госпожа Вирджиния, то есть я того…этого?
— Аиша, — ключница немного скривилась. — Выражайся четче, чему я тебя учила?
— Госпожа ключница, я сама буду все это делать, без вас? — страх напортачить сейчас был как никогда силен.
— Сама, — кивнула женщина, — но тебе будут помогать элементали, не переживай, — она потрепала меня по волосам и продолжила: — Итак, на чем я там остановилась?
Я была ошеломлена, как выражается моя наставница, хотя мне хотелось употребить словечко куда покрепче. Мне поручили обеспечить удобства всех гостей во время их пребывания в Академии! Знали бы знатные господа, что в моем понимании «удобства» — это закрытая кабинка нужника с дыркой посередине! Вот это я понимаю, удобства! А то, что им нужно, называется просто «зажрались», но, конечно же, этого госпоже Вирджинии я такое сказать не могла.
И вот теперь, с самого утра до позднего вечера, я металась между двумя этажами, где располагались гостевые комнаты. Никакой пыли, выстиранное до зубного скрежета белье, отмытые окна… Итак до самого вечера. Приветственный поклон учителям при встрече, иногда проректору, который, слава Единому, меня не замечал, и дальше бегом по ступенькам. Перекусы были благословенным отдыхом, когда мэтр кипел над вариантами своих блюд, подкармливая нас изысками с будущего стола. Мы с госпожой ключницей кивали, отклоняли, обсуждали, мэтр же, веселым самоваром с половником наперевес, кружил вокруг нас…
А потом были вечера учебы. Мне с трудом давалось стихоплетство. Да что там, с очень большим трудом, что госпожа наставница даже засомневалась в даре Чтеца! Ведь раньше читала я только свитки при сельском храме, и было их всего два. О плохом и хорошем. Как сейчас помню, садился на скамью старый прислужник, а рядом пристраивалась я. Он читал, а я повторяла. Вот и вся наука, а я ведь считалась грамотной в селе! Да нихухры я не знала! После каждого урока чтецов у меня раскалывалась голова, я была готова больше танцевать и рисовать картинки, но наставница вновь уперлась, сказав, что читать и говорить я должна хорошо. И даже сама напоминала мне про грелку, что подстегнуло меня к учениям лучше всяких! И я впивалась в учебники, старательно все зубря, иногда до сильнейших головных болей…
— Все, Аиша, на сегодня достаточно, — массируя виски, проговорила наставница устало. — Иди спать. Завтра к танцорам пойдем.
Попрощавшись, я вышла в пустой коридор — залы стихоплетов были огромными и пустыми, от стен отражался любой шорох, а коридоры наоборот были узкими и такими же длинными. Шла легко, пританцовывая, вспоминая движения госпожи наставницы, и мечтая о мягкой кровати. Но едва вышла на улицу, ступила на дорожку, как услышала тихое-тихое едва слышное завывание.
Прислушалась. Нет, не кажется, кто-то, словно побитая собака, завывал в ближайших кустах. К ним я и направилась, вдруг помощь нужна? Шла я, громко шаркая ногами, давая знать о своем приближение, но вой не уменьшался, а как будто наоборот — становился лишь протяжнее. На самой высокой ноте, когда я уже потянулась рукой, чтобы отодвинуть ветви, он оборвался.