Помяни черта!
Шрифт:
— Но не на входе же! — вздохнул он уже с уровня пола.
— Прости.
В помещении загорелись сотни желтых огоньков, и лицо серьезного Себастьяна, стоящего надо мной и распластавшимся Вестей, приобрело зловещий вид. Я же чтоб со стыда не сгореть оглянулась и поняла, что села вполне удачно, справа что-то очень камин напоминающее, слева выступ, ну и зелен, как зеленая шкура убитого зверя, лежит неподвижно у ног. Уперлась на прямоугольный выступ и кивнула в сторону ниши:
— Это камин?
Себастьян, хвала его уму и сдержанности, кивнул, и огонь тут же появился в шарообразной
— Так-то лучше, — похвалила я. И обратила взор на стройные и накачанные ноги демона, облаченные в черный чешуйчатый костюм. — Может быть, присядешь?
— Нет.
— А поесть дашь? Я с утра голодная. — Внаглую давлю на жалость. Голодная — это само собой, плюс хочется оттянуть разборки с моими проклятьями и заодно вывести на чистую воду Цимиса, если его опять к нам подослали. — Можно и просто чего-то сладенького.
— Хорошо. — Рядом тут же оказался наш скользкий дворецкий с подносами на броне, аккуратно сгрузив их на пол, он с поклоном удалился.
— А теперь, Галя… — попытался начать демон, но я и ему и зелену протянула по паре зеленых грушевидных плодов с карамелью.
— Ешьте.
— Это еще что такое?
— Переворот. — Заявляю с умным видом. — Пока не подтвердите, что ни один из вас не является желтым дырявым питомцем Глицинии, я с вами не дружу.
Груши ими были съедены почти мгновенно. Я недоверчиво покосилась на обои, но ни один не пожелтел. Эх, больше причин откладывать разборки нет, пришлось отложить и мою грушу. Жест был понят правильно:
— А теперь приступим. — Сообщил демон, вновь нахмурившись, точь-в-точь как мой папа…
Мне стало немного не по себе, как в тот раз, когда в школу на родительское собрание вместо доброй, понимающей и всепрощающей мамули пошел папуля, а часа через три вернулся хмурый-прехмурый отец. Он отложил в сторону поистине дневник праведницы и прилежной ученицы и стал зачитывать список моих преступлений, по-видимому, выданный самой учительницей.
Я оглянулась на маму, потом на угол, в который меня ставили в очень раннем детстве, а затем на старшего братца, подмигнувшего с хитрой улыбкой, говорящей: «Не переживай, прорвемся, выстоим!». Так что, взвесив всевозможные последствия и наказания, я воспряла духом. Подумаешь, зачитывает как грозный родитель! С моим немалым опытом в войне, я все переживу!
После того, как брат, шарахнув дверью, вошел в класс и голосом, доводящим до дрожи, поговорил со всеми присутствующими, в том числе и с учительницей (с ней тет-а-тет), я получила черную метку от обидчиков и зеленую карту на бунт от старшего с надлежащими тактическими действиями. Так что, начиная с того памятного дня, любая попытка довести до слез каралась на месте — не отходя от кассы. В итоге…
— Укусила мальчика за руку, выдрала девочке клок волос… — изменившимся голосом перечисляет все еще хмурый отец, с укором глядя на меня. И нет, чтоб порадоваться за дочку и то, как я свою честь отстаивала, эххх!
— Изорвала чужую тетрадь, поставила подножку, толкнула одноклассника и выбила ему зуб.
— На самом деле я выбила два! — сообщила довольная я, с опозданием вспомнив, что папа — это не брат, за нанесение телесных повреждений хвалить не будет.
— И гордишься этим?
— Они сами! — возмущение было громким.
— Но ты же девочка!
Что может быть страшнее этого слова из уст любимого папы, который более всего напоминал на тот момент Волон де Морта, только с носом. И я, с горя, промолчала и о трех синяках поставленных трем разным обидчикам и о расквашенном носе одной забияки с белыми бантиками, и о… В итоге, из-за моего преждевременного раскаяния в уже озвученном, родители так и не узнали, что тухлые яйца в рюкзаке Кольки и дохлая крыса в парте Демидовой тоже моих рук дело.
А теперь вот сижу в Океании Гарвиро и с удивлением отмечаю, что и за проклятья, сказанные в нужное время в нужном месте, меня тоже не похвалят. Господи, были бы на моем месте, и не такое бы ляпнули!
— Итак: просто «черт!» и «вот черт!» не меньше сотни.
Зелен весело присвистнул, поинтересовавшись: а «какого черта?» часто проскальзывает?
— «Какого черта?» идет отдельной статьей, их там всего пять.
Я представила себе объемы ругательств, и то, как подряд произношу все и, понятное дело, не поверила:
— Не может быть, мне бы до смерти надоело его кликать.
— Может, в купе с ними еще две сотни мысленных посылов.
— А разве и они учитываются? — опять встрял зеленый и, подобрав свои конечности, сел рядом со мной.
— Учитываются. — Обрадовал его демон.
— Ой, мамочки…
— Вовремя вспомнила: «мать вашу за ногу» четыре раза, просто «вашу мать!» — семнадцать.
— Ну, если и мысленные…
— Эти уже без мысленных. А вот дальше учитываются посылы и пожелания. Самые распространенные: «иди ты к черту», «черт вас дери», реже «черт с ними» и «иди ты к черту на кулички».
— Как я понял, у Нардо в ближайшие выходные будет масса гостей. И большую часть из них придется подрать, уникальное выражение.
— И среди собравшихся он сам должен появиться раз семь.
— Ну, семь раз это еще не так страшно, — заметил развеселившийся зеленый самшит, который толкнул меня локтем приговаривая, — у нее и пострашнее есть.
— Да, — согласился Себастьян и сел-таки напротив нас. — «Черта с два!». Это как понять можно?
— Раздвоение личности, — подсказала я.
— Оно ему пригодится, — согласился демон и прокрутил внушительный свиток вниз. — Итак, посыл Нардо к дьяволу четыре раза, к лешему один раз. Есть неординарное пожелание «грибочки по лесу собирать», тоже один раз.
— Но это не проклятье, не ругательство и даже не посыл на Хутора!
— Предложение с агрессивным окрасом засчитывается. — Огорошил он своим признанием. Вот тебе раз…
— Далее по одному: пожелание перекоса, закатать губу обратно, и чтоб тебе пусто было…
— Уже перекосило. — Невнятно пролепетала, обняв себя руками. Не хотела я, чтобы так случилось, честное слово, не хотела, да еще с чельдякой полосатым. К тому же навестить бы его надо с утра пораньше, а то, что это я за невеста. Вот тут уж точно вспомнишь слова рогатого, о том, что Нардо меж мной и комой выберет вторую, а не первую.