Понь бледный
Шрифт:
Отвратительное варево, в которое он вынужден был погрузиться, пока шел к трону, лишило его душевного равновесия, установленного часами медитаций. Но злость, целительная злость, помогла ему не сбиться с пути в этом топком болоте скверны, более смертоносном, чем зыбучие пески Вечнодикого Леса.
Души глубже, Коба. Ты в самом логове врага. В настоящем «Волчьем логове». Здесь вершатся судьбы Эквестрии. Раз так, не будем отвлекаться на блеск мишуры и фальшивую позолоту. Будем искать самого волка…
Волка не потребовалось долго искать. Он был здесь. Он был центром всеобщего внимания и занимал почетное место, возвышаясь в сияющем золотом троне. Волк не таился, не прятался, не пытался укрыться. Напротив, он, освещенный тысячами ламп,
И волк почуял его. Инстинкт хищника, пусть расслабленного и привыкшего к безопасности, никогда не дремлет. Сталин ощутил это, как дуновение пронизывающего февральского ветра, нырнувшего за пазуху. Ощутил, но не позволил себе остановиться. Пусть волк все видит.
Он видел неисчислимое множество портретов Принцессы Селестии. Их печатали и рисовали во множестве, украшая ими все, от понивилльских улиц до ратуш и цветочных ваз. Сталин знал черты этого растиражированного в миллионах экземпляров портрета так хорошо, что мог воссоздать любую мелочь. И все-таки увиденное потрясло его.
Принцесса Селестия была такой, какой он себе ее представлял. И в то же время — совершенно другой.
Очень высокая, какого-то невероятного, несуществующего в природе белоснежного оттенка, по сравнению с которым даже снег девственных высокогорных ледников показался бы грязным асфальтом. Огромные трепещущие крылья за спиной, при взгляде на которые отчего-то думается не о грациозности лебедя, а о хищной стремительности сорвавшегося с герба имперского орла. Грива мягких пастельных цветов, один взгляд на которую столь расслабляет, что хочется уткнутся носом в подушку, подобно маленькому жеребенку. И глаза. Неправдоподобно огромные даже для аликорна, они изливали в окружающий мир излучение особого рода, которое Сталин ощутил еще задолго до того, как приблизился к золотому трону. Проникающее, пронизывающее насквозь, жгучее — неисчислимое множество энергии, выплеснутое в загустевший воздух. Кажется, про излучение подобного рода что-то докладывали товарищ Иоффе и товарищ Курчатов, Лаврентий Павлович еще лично курировал проект… От взгляда королевской особы отчего-то самым неприятнейшим образом слезились глаза и першило в горле.
Держись, Коба. Это есть наш последний и решительный бой… Держись, развалина.
— Я думала, что помню всех гостей, которые почтили меня своим присутствием в светлый праздник Гранд Галопинг Гала. Но, кажется, некоторые гости оказались здесь неожиданно и без уведомления. Чем подарили мне дополнительное удовольствие.
Голос был звучен и чист, но при этом столь громок, что легко заглушил грохот оркестра. И столь нежен, что по телу разливалась сладкая истома. Этот голос был подобен глотку ледяной воды в пустыне. Не голос, а божественная музыка, на фоне который слаженный поток собственных мыслей начинает сбоить и фальшивить, как пионерский ансамбль на первой репетиции.
— Некоторые гости приходят точно в срок, Ваше Величество, — с достоинством ответил Сталин, — Им не нужны пригласительные. Просто… час наступает.
Оркестр смолк, отрывисто пискнув флейтой. Сталина заметили. Еще минуту назад он двигался в толпе, теперь же вокруг него мгновенно образовалось кольцо пустоты — царственные единороги торопливо пятились, лишь бы оказаться подальше от него. В их глазах была неприкрытая опаска. Сами не понимая, отчего, они отступали от невзрачного серого пони с курительной трубкой на крупе.
— Час наступает… — Принцесса Селестия склонила голову в величественном и
— И принцессы, — тихо добавил он, — И они тоже.
Принцесса Селестия улыбнулась. Сталин ощутил, как пружинисто дрогнуло собственное сердце. В улыбке царственного аликорна не было того, что он ожидал увидеть. Страха, ненависти, презрения, алчности. Ничего подобного. Это была грустная улыбка белоснежного небожителя, очень уставшего в окружении позолоты и тончайших витражей. Улыбка Принцессы Селестии коснулась щеки Сталина теплой и мягкой ладонью, прошелестела в его седой гриве, прошлась по спине до самого хвоста.
Из глубин души, которые Сталин считал навсегда замурованными, засыпанными миллионами тонн песка и грунта прожитых лет, вдруг поднялось воспоминание, зыбкое, но удивительно осязаемое…
Сладкий воздух родного Гори, такой сладкий, что можно захмелеть, если вдохнуть слишком много. Шелест раскидистых крон. Запах табака и готовящейся еды. Бедная обстановка небольшой комнаты, даже унизительно-бедная. И печальное лицо матери, Екатерины Георгиевны. Оно бледно, и бледность эта болезненная, какая бывает от долгой непосильной работы. На нем улыбка, грустная улыбка уставшей женщины. Матери. Маленький Коба стоит перед ней, уронив голову, потому что эта улыбка жжет его, как ладан, по словам приходского священника, жжет чертей. Коба провалил вступительные экзамены в Горийское православное духовное училище. Это позор. Мать накажет его, рука у нее стальная и жалости сроду не знала. Но еще хуже этого грядущего наказания — грустная улыбка на материнском лице. Которая говорит — ты подвел меня, Коба. Ты, кого я люблю, опозорил меня. Ты сделал мне больно…
Усилием воли Сталин заставил себя вынырнуть из этого омута. Вот оно, оружие Принцессы. Первое, но не последнее. Она никогда не будет выглядеть жестокой. Даже верша свои страшные дела, она будет представать белоснежным агнцем, к которому не липнет грязь. Самое страшное зло в мире всегда творят такие агнцы…
— Приходить без приглашения невежливо!
Твайлайт Спаркл, конечно же. Устроившись на своем законном месте по правую руку от Принцессы, сейчас она была куда меньше похожа на усердную и немного застенчивую ученицу. Скорее, на дикую кошку, напряженно высматривающую добычу в высокой траве. Без сомнения, ее удерживала на привязи только молчаливая воля Принцессы. Наверняка достаточно едва заметного движения золоченого копыта — и Лучшая Ученица обрушит на голову наглеца настоящую бурю. А ее возможности Сталин знал.
— Он совершенно невежлив! — подтвердила Рарити с другой стороны, — Это сразу заметно по его манерам. Посмотрите, он ведет себя, как деревенский пони. Нескладный, грязный, невоспитанный… Фу! Мне противно даже находиться в одной зале с ним. Кажется, он него несет навозом, как от выгребной ямы! Интересно, что он ел в последний раз? Дохлую крысу?
В прошлый раз Сталин не успел рассмотреть ее — палуба падающего «Пони темного» не располагала к спокойному разглядыванию. Сейчас же у него было время. Он подметил грациозную позу, завитую с большим старанием фиолетовую гриву и бессчетное множество украшений на фоне белоснежной шерстки. Каждое из украшений было, без сомнения, произведением искусства, а их сочетание порождено изрядным вкусом хозяйки. Но Сталин лишь поморщился. Огромные драгоценные камни, заточенные в сверкающие оправу, не впечатлили его. Истинный вкус заключен в простоте. И все, что ставит целью демонстрацию внешней вычурности, на самом деле призвано лишь скрыть пустоту содержимого. Но здесь пустоты не было. Была злость, было нетерпение, была кровожадность. Эта усыпанная украшениями эффектная пони хотела его смерти, и не скрывала этого. Огонь ненависти в ее глазах горел ярче граненого бриллианта.