Понь бледный
Шрифт:
С оглушительным хлопком, последним гостем на Гранд Галопинг Гала, в Кантерлот пришел ад. И в истошных криках, мгновенно заполнивших до отказа огромнейшую бальную залу, было не различить даже звучного королевского голоса.
Глава двенадцатая
«Недостатки у человека как бы являются продолжением его достоинств. Но если достоинства продолжаются больше, чем надо, обнаруживаются не тогда, когда надо, и не там, где надо, то они являются недостатками».
Взрыв
Взрывы выпотрошили внутренности бальной залы, изменив ее до неузнаваемости. Как если бы внутри изящного кукольного домика взорвалась динамитная шашка. Совокупный заряд взрывчатки, оказался достаточно силен, чтобы превратить роскошные дворцовые витражи в хрустящую под копытами пыль, а вычурную мебель из драгоценных сортов дерева — в догорающие по углами обломки. Стенные панели из золота и серебра были сорваны со своих мест, обнажив закопченный камень, усеянный десятками свежих выщерблин. С потолка свисали останки хрустальных люстр, похожие на подвешенные туши мертвых китов. Прекрасный паркет местами дымился, местами пропал, образовав проплешины, в которых видны были балки и перекрытия. Созданные неизвестным скульптором статуи, изображающие царственных единорогов и аликорнов, чьи глазницы были инкрустированы огромными рубинами и топазами, разбились на множество кусков, смешавшись с остатками мебели и внутренней отделки.
Дыма было столько, что королевский дворец заволокло непроглядной едкой пеленой. В этом дыму трещало пламя, скрежетали поврежденные перекрытия, шипели тлеющие обломки. Бальная зала в одну секунду стала походить на изрешеченный снарядами и затянутый траурным дымом корпус «Пони темного».
Все хорошо, Коба. Коммунизм — это не борьба одного, это борьба объединенных масс. Двое всегда смогут сделать больше, чем один. И сам видишь, что получается, когда свои усилия объединяют старый террорист и юный гений-кондитер…
«Это будет взрыв вкуса! — восклицала Пинки Пай, заливавшая заварным кремом ровным ряды брикетов взрывчатки и контейнеры с поражающими элементами, — Это будет настоящий праздник! Эти задиры из Кантерлота никогда не пробовали ничего подобного! Самый лучший в мире торт! Самый праздничный торт!..»
Гости Принцессы тоже были здесь. Подобно изувеченной мебели, они грудами лежали на полу, погребенные под драгоценными статуями, осколками цветного стекла и грудами дымящегося бархата. Неестественно-вывернутые шеи, закатившиеся глаза, подрагивающие в последней агонии копыта, оскаленные даже после смерти пасти… Сталин старался не смотреть на них, но ему приходилось опускать глаза, чтобы ни на кого не наступить по пути к трону. Дорога в клубах зловонного дыма оказалась длиннее, чем он представлял — часто приходилось обходить распластавшиеся тела. Некоторые были еще живы, но помочь им было некому. Золотые зубы судорожно скрипели от нестерпимой боли, белоснежная прежде шерсть заляпана кровью и кремом.
Кровь и крем. Цукаты и торчащие из стен осколки. Руины некогда прекрасных причесок и бесформенные куски плоти. Еще ощущаемый запах дорогих духов, смешанный с тяжелым смрадом горелой шерсти.
Так надо, Коба. Революцию не делают в белых перчатках. Революция — это бой, а бой — это всегда чья-то смерть. И если кому-то суждено умереть, пусть умирают эти опьяненные властью пауки, чем отважные и верные пони вроде Овенога или Олкфеда.
Сталин шел по разрушенному бальному залу, по руинам прекрасных мозаик, витражей и мраморных плит, среди остовов того, что прежде было прекрасным и живым. В грудах обломков он искал нечто особенное. Может, золотое копыто, оторванное взрывом. Или клочья белоснежного крыла. Или изящную корону, смятую ударной волной…
Трон был цел. Он увидел это, когда порыв ветра, ворвавшийся в бальную залу через слепые глазницы витражей, вдруг развеял дым. Трон, как и прежде, возвышался в центре залы, ничуть не поврежденный и даже не потускневший. На мгновенье ему показалось, что тот пуст. Но мгновенье это было коротко, да и рассудок подсказал, что так просто все не закончится…
— Это было неожиданно, Сталион, — Принцесса Селестия тряхнула гривой. От гари и дыма грива утратила пастельную глубину, стала сероватой от припорошившего ее пепла, — Это дерзко, глупо, отчаянно, жалко — но неожиданно. Ты жеребец той породы, что вечно приносит сюрпризы. Настоящая темная лошадка…
Рядом с ней появились Рарити и Твайлайт Спаркл. Обе еще оглушенные взрывом, но невредимые. Должно быть, в момент взрыва они тоже огородили себя непроницаемым полем, или же перенеслись куда-то далеко отсюда. Сталин даже позавидовал им. Единственная точка «далеко» была далеко, в холодном московском марте. И это «далеко» давно стало для него бесконечно-далеким и ненастоящим.
— О нет! — Рарити в ужасе прикрыла копытом лицо, — Ты… Ты чудовище, Сталион! Ты же все разрушил! О… Мои гобелены! Мои статуи! Ты… Ты уничтожил все прекрасное! Самое лучшее! Я…
— Меня уже когда-то обвиняли в этом, — спокойно заметил он, подходя еще ближе к трону, — В том, что я помог уничтожить что-то прекрасное, чтобы на руинах его строить новое. Это глупый упрек, товарищ единорог. Красота должна служить пони, а не наоборот. Если красота становится тем якорем, что держит на месте, это не красота, это дрянь и тлен. А если пони заслужил свое счастье в борьбе, если завоевал будущее своей страны, рядом с ним всегда будет красота, даже если он живет в бедной хижине на краю болота…
Рарити была в бешенстве. В той части спектра бешенства, в котором слова окружающих делаются лишь колебаниями воздуха.
— Мои сервизы! Мои эксклюзивные платья! Ах! Ты все разрушил, ты, маленький, противный, неряшливый, лишенный вкуса жеребец!.. Принцесса?
Принцесса Селестия с достоинством повернулась к кипящей от ярости единорожице.
— Да, Рарити?
— Разрешите мне преподать этому грязнуле урок!
— Так и быть. Покажи ему. Что, Сталион, страшно? В прошлый раз моя Лучшая Ученица без труда победила тебя, как неуклюжего жеребенка. Полагаю, в этот раз мне не понадобится ее помощь?… Ты разрушил мой дворец, так узнай же на себе силу прекрасного! Вперед, Рарити!