Пончик с гвоздями
Шрифт:
– Алло? Ты, пап? Да-да, со мной… Хорошо, сейчас будем, – Данил переговорил с отцом и отключился. – Мама, отец сейчас звонил. Спрашивал, не видел ли я тебя. Говорит, что ты еще черт-те когда ушла за каким-то кремом, и до сих пор от тебя ни слуху ни духу. Бабушка уже волнуется.
– Конечно, волнуется, – фыркнула Клавдия, – у нее же сегодня маски. Давай, Даня, заедем в магазин косметики, порадуем старушку. Да, и еще – не говори пока отцу, что мы знаем про эту квартиру. Посмотрим, что он дальше станет делать.
– А если он еще дров наломает?
– Не получится.
Домой они приехали, когда на дворе уже стояла кромешная тьма. Увидев Данила с женой, Акакий почувствовал себя неуютно. А вдруг сын все же сказал матери про деньги? Или намекнул на страшный недуг?
Предчувствия его, кажется, не обманули – достаточно было взглянуть на Клавдию. И Акакий Игоревич решил прибегнуть к нападению, чтобы супруга не вздумала выяснять отношения при сыне.
– Клавдия! Ты что себе думаешь?! – грозно наскакивал Акакий Игоревич на тучную жену. – Мы тут с мамой все нервы истрепали! Где это тебя носит-то все время?! Тут тебе звонят, звонят… И все время один и тот же мужик, между прочим! Я, Клава, ты знаешь, я и… и… скандал могу устроить!
– Ах, Кака! Ну чего ты визжишь? – нахмурилась Катерина Михайловна и по-свойски, по-девичьи, потянула невестку в спальню. – Клавочка, ты мне купила крем?
– Конечно, за ним и моталась столько времени. Еле отыскала, говорят, дико эффективный! – с чистой совестью врала Клавочка, вытаскивая из сумочки обычный отечественный крем. – Кто тут ко мне звонил?
– Да мужик какой-то, – отмахнулась Катерина Михайловна. – Акакий уже на телефон кидаться стал, как Отелло. Да ты не обращай внимания! Женщина дорога мужу до тех пор, пока она дорога для всех! Слушай, а когда крем накладывать? Я утром маску делала, сейчас не поздно мазать?
– Мажьте, мама, мажьте. Ах, Кака! А тот, кто звонил, не оставлял номера, куда ему позвонить? – спросила Клавдия.
Акакий не слышал разговора своих женщин. Он ходил вокруг сына и пытался догадаться, поделился тот с матерью их мужским секретом или же сдержался. По виду Данила ничего понять было невозможно. Тот спокойно направился в кухню, намазал масло на хлеб, налил себе большую кружку чаю и уселся чаевничать.
– Ешь, Данечка, конечно, весь день на работе мотаешься, некогда в столовую сходить, – порхала возле него мать.
Ничего точно Акакий так и не узнал, неизвестный мужик больше не звонил, а обстановка тем временем накалялась.
Наконец Данил вытер рот салфеткой, положил руки на стол и уставился на отца:
– Ну, давай, отец, колись. Говори сразу, в какую историю впутался? Хуже уже не будет.
Акакий бросил мимолетный взгляд на дражайшую половину, которая, как спортсмен на старте, приготовилась к прыжку, и подумал, что сын ошибается. Будет. Хуже будет сразу же, как только он откроет рот. Но дело даже не в нем самом – разорвет его Клавочка, только это не беда. А вот все его дело накроется медной посудой, это как пить дать. И тогда… Господи, он даже представить себе боится, что будет тогда. Он себе этого никогда не простит. А значит, надо молчать. Еще совсем
– Ну так что? – не успокаивался сын. – Какие у тебя проблемы?
– Мужские, – зарумянившись, ответил Акакий, упорно пряча глаза. – Я же просил тебя, Даня, с мамой не говорить об этом!
– А вот у моего отца, у твоего деда, до девяноста годов таких проблем не бывало! – высунулась из двери хитрая мордочка Катерины Михайловны.
– Ах, мама! Оставьте вы его! – раздраженно бросила Клавдия. – Пойдем, Даня, мне еще с тобой о Лиле поговорить надо. Хочет этот сыч себе геморроя на… на копчик, пусть молчит.
Клавдия вытолкала Данила в коридор, и вскоре Акакий услышал, как по лестнице раздались их шаги.
Тяжко. Ну да ничего, осталось только денек перетерпеть.
Акакий бездумно включил телевизор и распластался на диване. А что, если он завтра ничего не узнает? Куда тогда бежать?
– Хи-хи! Тебе только сейчас это и глядеть, ага! – прыснула матушка в кулачок, показывая на экран.
А там творилось что-то неприличное. Акакий вскочил и схватил пульт.
– Хочешь погромче сделать? – спросила старушка, усаживаясь рядом.
– Мама! Я вообще выключить хотел!
Экран погас, в комнате стало тихо и как-то пусто. Когда пришла Клавдия, веселья не прибавилось.
Всю ночь Акакия мучили кошмары. Он поссорился с женой, потому что всякий раз, когда он проваливался в дрему, она его толкала под бок и тоненьким голосом пищала: «Мне нужна реанимация! Это я, твоя совесть!» Акакий верещал, что такие шутки позволительны только детям от трех до шести лет, а Клавдия… Лучше не надо вспоминать, что говорила Клавдия в ответ.
Спал Акакий неспокойно, все время вздрагивал и взбрыкивал во сне, полностью расслабился только под утро. И вот тут он услышал… Нет, сначала он почувствовал какой-то слабый толчок. Или, может, то было дуновение ветра? Хотя откуда в квартире ветер – матушка сквозняков боится, все форточки закрыты. Скорее это было… прикосновение. Акакий вздрогнул, оглянулся на жену. Та спала с таким храпом, у нее так естественно прыгали губы и трясся подбородок, что было понятно – она не притворяется. Акакий перевернулся на другой бок и тут услышал – где-то тоненько плачет ребенок. Плач не был приглушен толщиной стен, он был тихим, как будто… кто-то плакал здесь, у них… У Акакия от ужаса мурашки забегали даже по голове. Ну почему он такой дурак? Почему сегодня не сказал ничего Клавдии? А сейчас, конечно, у него от перенапряжения началась белая горячка.
Акакий вскочил с кровати, побежал на кухню, включил там свет и принялся глотать холодный чай.
Плач стих. Но Акакий Игоревич боялся снова идти в спальню. Вот рассветет окончательно, тогда он еще подумает, ложиться спать или нет.
– Кака, ты чего это? – появилась в дверях Клавдия.
– Клава… я… Понимаешь, я, кажется, с ума схожу. Мне кажется, у нас в комнате ребенок плачет, – понизив голос до страшного шепота, признался Акакий.
– А, не переживай, это от импотенции. Ты разве не знаешь? У всех так, – усмехнулась жена и плюхнула на плиту чайник.