Понимай

Understand © Ted Chiang, 1991 О Перевод. М.Б. Левин, 2005

Толща льда. Я ощущаю лицом ее шерохова­тость, но не холод. Мне не за что держаться, пер­чатки с нее соскальзывают. Люди стоят наверху, бегают, суетятся, но сделать ничего не могут. Я пытаюсь пробить лед кулаками, но руки движутся как в замедленной съемке, а легкие будто взорва­лись, а голова идет кругом, я будто растворяюсь...

И просыпаюсь с криком. Сердце колотится, как отбойный молоток; я сажусь на край кровати, отки­нув одеяло.

Не помню, чтобы

такое бывало раньше. Помню только, как падаю сквозь лед. Доктор говорит, что разум подавляет остальное. А сейчас сон вспомина­ется ясно, и такого жуткого кошмара никогда рань­ше не было.

Я хватаюсь за шерстяной шарф и чувствую, что дрожу. Я пытаюсь успокоиться, дышать помедлен­нее, но всхлипывания вырываются наружу. Так все было реально, что я просто это ощущаю: ощущаю, каково это — умирать.

В воде я пробыл почти час, и когда меня выта­щили, был просто растением. Восстановился ли я? Впервые больница испытала свое новое лекарство на человеке с такими обширными поражениями мозга. Помогло или нет?

Тот же кошмар, опять и опять. И после третьего раза я понял, что не засну. Оставшееся время до рассвета я только тревожился: это и есть результат? Я теряю рассудок?

Завтра еженедельная проверка у ординатора боль­ницы. Даст Бог, у него найдутся для меня ответы.

Я приезжаю в центр Бостона, и через полчаса д-р Хупер может меня принять. Я сижу на каталке в смотровой, за желтой ширмой. Из стены на высоте пояса выступает горизонтальный экран, настроенный на туннельное видение, так что под тем углом, что смотрю на него я, он пуст. Доктор щелкает по клави­атуре — очевидно, вызывает мою историю, — потом начинает меня осматривать. Пока он проверяет мне зрачки фонариком, я ему рассказываю о кошмарах.

— А до аварии они у вас бывали, Леон? — Он вынимает молоточек и стучит мне по локтям, коле­ням и лодыжкам.

— Никогда. Это побочный эффект лекарства?

— Нет, не побочный эффект. Терапия гормо­ном «К» восстановила массу поврежденных нейро­нов, а это колоссальное изменение, к которому ваш мозг должен приспособиться. Кошмары, очевидно, просто признак этого процесса.

— Они навсегда?

— Вряд ли, — отвечает он. — Как только ваш мозг снова привыкнет к наличию этих путей, все станет хорошо. Теперь, пожалуйста, коснитесь ука­зательным пальцем носа, а потом моего пальца.

Я делаю, как он сказал. Потом он велит мне щелкнуть по большому пальцу каждым из остав­шихся четырех, быстро. Потом мне приходится пройти по прямой, будто при проверке на трез­вость. После этого доктор начинает меня допраши­вать.

— Назовите части обыкновенного ботинка.

— Подошва, каблук, шнурки. Ага, дырочки для шнурков называются глазки, а еще есть язык, под шнурками...

— О'кей. Повторите число: три девять один семь четыре...

— ...шесть два.

Этого доктор Хупер не ожидал:

— Что?

— Три девять один семь четыре шесть два. На первом осмотре вы назвали это число, когда я еще у вас лежал. Наверное, вы это число даете всем своим пациентам.

— Вы не должны были его запоминать: это тест на немедленную память.

— Я не нарочно. Просто так случилось, что я запомнил.

— А число, которое я называл вам на втором осмотре, вы помните?

Я на миг задумываюсь:

— Четыре ноль восемь один пять девять два. Он удивлен.

— Мало кто способен удержать в голове столько цифр, услышав их один раз. Вы применяете какие-то мнемонические приемы?

Я качаю головой:

— Нет. А телефоны я всегда записываю в автодозвон.

Он подходит к терминалу и что-то набирает на цифровой клавиатуре.

— Попробуйте вот это. — Он читает четырнад­цатизначное число, и я за ним повторяю.

— А в обратном порядке можете?

Я называю цифры в обратном порядке. Он хму­рится и что-то начинает печатать в мою историю болезни.

Я сижу перед терминалом в испытательном зале психиатрического отделения — ближайшее место, где д-р Хупер имел возможность провести некото­рые исследования рассудка. На стене зеркальце, за ним, наверное, видеокамера. На случай, если она ведет запись, я улыбаюсь и машу рукой. Всегда так делаю перед скрытыми камерами в банкоматах.

Возвращается д-р Хупер с распечаткой моих ре­зультатов.

— Что ж, Леон, вы... очень хорошо выступили. На обоих тестах попали в девяносто девятый процентиль.

У меня отвисает челюсть:

— Вы шутите!

— Нет. — Он, кажется, сам с трудом верит. — Это число не указывает, на сколько вопросов вы ответили правильно, оно значит, что по отноше­нию ко всему населению...

— Это я знаю, — отвечаю я, думая о другом. — Когда нас в школе тестировали, я попал в процен­тиль семнадцать.

Процентиль девяносто девять. Я пытаюсь внут­ренне найти какие-то признаки этого. Какое долж­но быть ощущение?

Он садится на стол, не отрываясь от распечатки.

— Вы ведь в колледже никогда не учились?

Я прерываю размышления и возвращаюсь к нему.

— Учился, но не окончил. У нас с преподавате­лями были разные представления об образовании.

— Понимаю. — Очевидно, он решил, что меня выгнали. — Ну что ж, ясно одно: вы невероятно с тех пор изменились. Что-то здесь может быть по естественным причинам, потому что вы повзросле­ли, но основное, должно быть, — лечение гормо­ном «К».

— Чертовски сильный побочный эффект!

— Ну, не особо радуйтесь. Результаты тестов не предсказывают, насколько успешно вы будете дей­ствовать в реальном мире. — Я поднимаю глаза, но д-р Хупер в них не смотрит. Происходит такое изу­мительное событие, а все, что он может сказать, — это общее место. — Я бы хотел провести еще не­сколько тестов. Вы можете завтра приехать?

Я погружен в ретуширование голограммы, и тут звонит телефон. Я мечусь между телефоном и кон­солью, но наконец выбираю телефон. Обычно ког­да я занят редактированием, то предоставляю сни­мать трубку автоответчику, но я должен дать людям знать, что снова работаю. Кучу работы я упустил, пока был в больнице — риск, связанный с положе­нием свободного художника. Я нажимаю кнопку: