Понимай

Чан Тед

Он лжет бармену легко и непринужденно. Это спонтанный лжец, и лжет он не чтобы как-то вне­сти интерес в свою жизнь, но чтобы порадоваться своей способности дурачить людей. Он знает, что бармену все равно, и тот лишь изображает интерес, хотя все же верит.

Моя восприимчивость к языку жестов людей выросла настолько, что я это все замечаю, не глядя и не слушая: я чую феромоны, которые испускает его кожа. До некоторой степени мои мышцы спо­собны чувствовать напряжение его мышц — быть может, через их электрическое поле. Эти каналы не могут передавать точную информацию, но получае­мые мною впечатления дают обильную

основу для экстраполяции, они добавляют плетение к паутине.

Обычные люди могут воспринимать эту инфор­мацию подсознательно. Я постараюсь получше на них настроиться; потом, быть может, попробую контролировать выдачу собственной.

Я выработал у себя способности, напоминаю­щие способы манипулирования чужим разумом, которые предлагают объявления бульварных газет. Способность контролировать эманации тела по­зволяет мне вызывать у людей в точности желае­мую реакцию. С помощью феромонов и напряже­ния мышц я могу вызвать у человека гнев, страх, сочувствие или сексуальное возбуждение. Вполне достаточно, чтобы завоевывать друзей и оказывать влияние.

Я могу вызвать в других даже самоподдержива­ющуюся реакцию. Связывая определенные реакции с чувством удовлетворения, я могу создавать петлю положительной обратной связи, контур усиления: тело человека будет усиливать собственную реак­цию. Я воспользуюсь .этим, чтобы повлиять на пре­зидентов корпораций и создать необходимые мне отрасли промышленности.

Я больше не могу видеть снов — в нормальном смысле. У меня нет ничего, что можно было бы назвать подсознанием, и я контролирую все техни­ческие функции, выполняемые мозгом, так что ра­боты, выполняемые фазой быстрого сна, стали не­нужными. Бывают моменты, когда мое владение собственным разумом ослабевает, но их вряд ли можно Назвать снами. Скорее метагаллюцинациями, и это чистая пытка. В эти периоды я отключа­юсь: я вижу, как разум порождает странные виде­ния, но я парализован и не в состоянии реагиро­вать. Я с трудом могу идентифицировать то, что вижу: образы причудливых бесконечных ссылок на себя и изменений, которые даже мне кажутся бес­смысленными.

Мой разум истощает ресурсы мозга. Биологи­ческая структура таких размеров и сложности едва может поддерживать осознающую себя психику. Но самосознание есть также саморегуляция — до неко­торой степени. Я даю разуму полный доступ ко всему, что доступно, и удерживаю его от выхода за эти пределы. Однако это трудно: я заперт в бамбу­ковой клетке, где ни сесть, ни встать. Если я попы­таюсь расслабиться или полностью разогнуться — сразу же агония и безумие.

* * *

Я галлюцинирую. Я вижу, как мой разум вооб­ражает возможные конфигурации, которые он мог бы принять, а потом коллапсирует. Я свидетель собственных иллюзий, видений того, чем может стать мой разум, когда я восприму окончательный гештальт.

Достигну ли я окончательного самосознания? Смогу ли открыть компоненты, которые, составля­ют мои собственные ментальные гештальты? Найду ли врожденное знание морали? Я мог бы понять, способен ли разум возникнуть из материи спонтан­но, понять, как связано сознание с остальной все­ленной. Я мог бы увидеть, как сливаются субъект и объект: центр всего опыта мира.

Или, быть может, я обнаружил бы, что гештальт разума не может быть создан и требуется вмеша­тельство. Может быть, я увидел бы душу, тот ингре­диент сознания, что выше физической сущности. Доказательство существования Бога? Я бы мог уви­деть смысл, истинный характер существования.

Я мог бы достичь просветления. Должно быть, эйфорическое переживание...

Разум коллапсирует обратно в состояние здра­вого рассудка. Надо держать себя на более корот­ком поводке. Когда я контролирую метапрограммный уровень, разум отлично самовосстанавливает­ся: я могу вернуть себя из состояний, похожих на бред или амнезию. Но если я слишком далеко захо­жу на этом уровне, разум может стать неустойчивой структурой, и тогда я впаду в состояние далеко за пределами обычного безумия. Я запрограммирую разум на запрет выхода за пределы диапазона ре-программирования.

Эти галлюцинации укрепляют мою решимость создать искусственный мозг. Только имея такую структуру, я смогу действительно воспринять все гештальты, а не мечтать о них. Чтобы достичь про­светления, я должен дойти до следующей критичес­кой массы — в терминах нейронных аналогов.

Я открываю глаза: два часа двадцать восемь ми­нут десять секунд с момента, когда я закрыл глаза для отдыха, хотя и не для сна. Я встаю с кровати.

Запрашиваю на терминал курсы акций, гляжу на экран — и застываю.

Экран кричит. Он мне говорит, что есть в мире еще один человек с усовершенствованным разумом.

Пять моих инвестиций принесли убытки — не катастрофические, но достаточно большие, чтобы я их мог предусмотреть по языку жестов брокеров. Я читаю их список по алфавиту, и первые буквы назва­ний корпораций, у которых упали акции, таковы: Г, Е, К, О и Р. Переставить — получается ГРЕКО,

Кто-то посылает мне весть.

Где-то есть еще человек, подобный мне. Был, наверное, еще один коматозный пациент, получив­ший третью инъекцию гормона «К». Он стер себя из базы данных ФСИЛ раньше, чем я полез ее смотреть, и подставил фальшивую запись в файл своего врача, так что никто не заметил. Он тоже украл еще одну ампулу гормона, дав ФСИЛ лиш­нюю причину закрыть свои файлы, и, неведомый властям, достиг моего уровня.

Он, наверное, опознал меня по системе инвес­тиций под моими вымышленными именами. Чтобы это сделать, он должен был уже иметь закритический уровень. Он мог вызвать внезапные и точные изменения, чтобы создать у меня эти убытки и при­влечь внимание.

Я смотрю несколько служб данных, проверяя курс акций. Записи в моем списке верны, то есть мой партнер не стал просто менять значения в моей учетной записи. Он изменил положение с продажа­ми акций пяти не связанных между собой корпора­ций, чтобы послать слово. И это было сделано де­монстративно — я оценил искусство.

Очевидно, его начали лечить раньше, чем меня, а тогда он ушел дальше моего, но насколько? Я запускаю экстраполяционный расчет его вероятно­го прогресса, и эту информацию восприму, когда расчет будет готов.

Решающий вопрос: он враг или друг? Это просто добродушная демонстрация его силы или указание на намерение меня уничтожить? Потерянные суммы для меня умеренные: это показывает его заботу обо мне или о корпорациях, которыми ему пришлось манипу­лировать? Учитывая все безобидные способы, кото­рыми он мог бы привлечь мое внимание, я вынужден предположить некоторую враждебность.