Понкайо. Книга 2

Минчер Евгения

– Оскар, стоп.

Оператор в сердцах выматерился.

– Она целый день в таком состоянии, – заметил режиссер автору идеи. – Может, позвать Слесаря, пусть приведет ее в чувство? Или отложим до завтра?

– Да двинуть ей в жбан – сама очухается! – плюнул раздражением оператор.

– Что за дикарские методы, Оскар? – спокойно отозвался автор. – Мы не станем ее бить. Денис, будь добр, отведи ее в лазарет.

– Что сказать Слесарю? Вкатим снотворного или…

– Не нужно. Я еще зайду сегодня.

– Баланды принести?

– Ужин я сам принесу чуть позднее. Может, оклемается к тому времени.

– Я правильно тебя понял: мы ее не продаем?

– Дадим ей немного

времени. Если начнутся истерики, вернетесь сюда и закончите начатое. А пока побудет у нас. Завтра вели девушкам прибраться в теплице, проверь замок и прочее. …О, вы только послушайте, как тихо стало!.. Дождь кончился, вот лепота… Как раз вовремя. Ну что, ребятня, расходимся. Скоро ужин.

Послышался скрежет отодвигаемых стульев.

– Оскар, камеру со штативом захвати. Я возьму светильник. И не забудь убрать ее в чехол, слышишь?

Заскорузлые пальцы сомкнулись на худой, но крепкой руке и требовательно подняли со стула. Узница с трудом стояла на ногах и едва не осела обратно на пол, но ее удержали. Пережитые злосчастья неподъемным ярмом упали на плечи, подавленное чужим превосходством безвольное тело нуждалось в отдыхе.

Девушке протянули джинсовую куртку и приказали одеться, но узница глядела мимо.

– Не принуждай. Оставишь куртку в лазарете.

Веденная чужой рукой, узница послушно двинулась к выходу, спотыкаясь о собственные ноги. Пока не закрылась дверь, автор не спускал с нее изучающего взгляда.

Глава 2

Перед глазами мелькали неясные силуэты и мельтешили огни фонарей. В нос ударил отвратительный химический запах, но вскоре ослабел, а потом и вовсе исчез. Крупные листья мазали по лицу и оставляли на нем прохладные капли. Девушка смутно понимала, что ее куда-то ведут. Когда она в следующий раз вынырнула из трясины умертвляющего забытья, то обнаружила себя сидящей на кровати со сложенными на коленях руками. Ноги холодило в мокрых мокасинах, в упавшей на глаза пряди блестела роса. Девушка чувствовала себя, как после умывания, но разве она умывалась? На столике рядом горел светодиодный фонарь, сделанный из старой керосиновой лампы «летучая мышь». Мертвенно-белый свет напоминал ровное сияние луны и нещадно бил по глазам, но девушка все равно продолжала всматриваться в него застывшим взглядом, точно в судьбоносный хрустальный шар.

Пахло сладкой листвой и свежестью прошедшего ливня. В голове вспыхивали замутненные, будто через грязное стекло, непонятные фрагменты, какие-то совсем темные, другие размытые из-за бьющего в глаза света. Все это было наяву или ей привиделось? На левой руке чуть выше локтя саднило и жгло, как после растирания грубой мочалкой. Это ощущение убедило ее, что происходящее не было сном, но не помогло вспомнить все до конца: куда ее водили, зачем, что говорили и что с ней делали.

Девушка моргнула и обвела комнату рассеянным взглядом. В шаговой близости, параллельно ее кровати, – деревянный каркас второго спального места со свернутым ватным матрасом в изголовье. Двухстворчатые шкафы вдоль стены слева, между ними стол. На окнах деревянные решетки, на полу линолеум. В призрачно-белом свете лампы все плыло перед глазами, как в тумане. Узница с трудом различила впереди дверь. Несколько минут она тупо разглядывала ее, точно пытаясь вспомнить, что это такое и для чего, затем поднялась и потащилась к свободе, двигаясь подобно заведенной кукле на слабых батарейках.

Окружающие предметы и мебель раскачивались, как на бурунах, девушку относило то вправо, то влево, дверь отъезжала от нее все дальше, но узница упрямо брела вперед, пошатываясь и спотыкаясь. Едва не потеряв по пути равновесие, она все же добралась до выхода, но, как бы ни толкала и ни тянула дверь, крепкая преграда не пожелала сдвинуться с места. Узница постояла немного и поплелась обратно.

Натянув дрожащими руками джинсовую куртку, она застегнулась на все пуговицы и с ногами заползла на кровать. Куртка была сырая, и девушка сразу продрогла. Свободно гуляющий меж окон ветерок свежими струями обволакивал ослабленное тело, скользил по обнаженным ногам, забирался в рукава. Девушка сворачивалась все в более тугой комок, тщетно пытаясь согреться в холодной джинсовой куртке, но даже не подумала о том, что лежит на одеяле и может укрыться. От подушки несло сыростью. Девушка отодвинула ее, уткнулась в грубый ворот и крепче обхватила себя за плечи. Ее било мелкой дрожью, холод проник в организм и теперь стремительно распространялся, сковывая льдом клетку за клеткой, остужая кровь до тягучего состояния мороженой патоки.

Тяжелое забытье прерывалось всякий раз, когда по телу прокатывался озноб. Сознание раскачивалось меж двух миров, как на пружинистых нитях гамака, девушка видела себя на свободе рядом с мужем, но в следующее мгновение взгляд упирался в мертвенно-белый хрустальный шар. Измотанный организм настойчиво пытался отключиться, ему нужно было восполнить душевные и физические силы, но холод мешал заснуть. Зацикленное состояние продолжалось до тех пор, пока неожиданный хлесткий стук не выдернул девушку из околомиров и не заставил открыть глаза.

С вихрем свежего ночного воздуха в комнату вошел угрожающего вида человек. Высоченный, здоровый, небритый… Черная футболка обтягивала плечи и распиралась на руках с тугими бечевками вен. Темно-зеленые камуфляжные штаны заправлены в военные ботинки и перехвачены на поясе черным ремнем с массивной пряжкой, которой запросто можно разбить голову. Шея бычья, лицо до того обветренное и огрубелое, что на вид будто сшитое из лоскутов животной шкуры. Темная наждачка обритых машинкой волос неразрывно переходила в щетину на лице. Надбровные дуги нависали низко и бросали тень на глаза с опущенными вниз уголками. Глаза добрых людей, как всегда полагала девушка. На его появление она никак не отреагировала. У нее было время закрыть глаза и притвориться спящей, но смысла тому она не видела.

В руках незнакомец держал деревянный поднос. Он аккуратно поставил его на прикроватный столик и опустился перед узницей на корточки.

– Надеюсь, не разбудил? – Он старался говорить мягко и тихо, но глубокий бас не помещался в горле, на пониженных тонах загустел и подмял все вокруг себя, как далекий громовой раскат, и от этого напряжения натягивалась кожа и ходили ходуном сухожилия на шее, сводя на нет все попытки незнакомца казаться приветливым, неопасным.

Однажды услышав этот голос, его невозможно было забыть. Девушка точно знала, что слышала его прежде, но где и когда? Среди тех, кто напал на них, этого человека не было. Кто он? Узница молча смотрела незнакомцу в глаза, но ничего не чувствовала: ни страха, ни беспокойства, ни желания заплакать.

– Может, хочешь на воздух? Духота прошла, распогодилось – на улице настоящее блаженство. Дышится легко-легко.

Ответа не последовало. Где-то на задворках сознания забрезжила мысль, что было бы неплохо молчанием довести шакалов до белого каления и заставить их убить ее.

– Ну, как знаешь… Мое имя Захар. Здесь меня еще называют Шкипером. Это что-то вроде местной должности. Я не пытаюсь рисоваться перед тобой, но ты должна знать, с кем говоришь. Это мой лагерь.

На лице девушки не отразилось ни единой эмоции. Она словно не понимала, на каком языке он толкует.