Понтий Пилат. Психоанализ не того убийства
Шрифт:
Таким образом, для совершения первого шага в Преступлении необходим был исполнитель, не только готовый повиноваться «внешнической» иерархии (был «внешником», и даже в римских войсках служил, то есть научился «угадывать» желания вождей-«внешников»), но и восприимчивый к воле первосвященников-иудеев (по рождению еврей, с детства привыкший почтительно вытягиваться при появлении раввина, и уж тем более первосвященника).
Таковых, судя по числу мечей, в Гефсимании было не более двух, более авторитетен был Пётр — он и исполнил требуемое.
Преступление Петра — плод двуходновременных психоэнергетических побуждений, «сновидицы»-«внешницы»
«Внешники» и «внутренники» — преступники, не умеющие провалиться на больш`ие глубины (суровость окружающей среды принуждает хоть к какой-то адекватной реакции к внешним условиям, невозможно выжить, скажем, в лесу, если ты «провалился» в главаря грабителей караванов в пустыне — голод заставит различать под ногами грибы и ягоды). А вот Пётр, чтобы подчиниться обоим потокам некрополя одновременно, вынужден был «провалиться» много глубже — вплоть до первопреступления!
Кто его совершил?
Адам и Ева. Но Ева (Великая Мать? вернее, великая мать) была на полшага впереди, так что первого адепта первой иерархии «Великой Матери» следует называть «сыном».
Но от Адама Пётр отличается — по силе некрополя. Адам совершил лишь одно преступление, предательство, а Пётр соединил в себе преступления уже многих, начиная от Адама и до собственного в Гефсимании.
Психика Петра после совершённого им Преступления, перешла в новое качество — он перестал быть евреем-«внешником», он стал «единородным сыном Великой Матери» (иерархо «христианином», пилатоненавистником, «чистым» католиком, «сыном» и т. п.), во-первых, как «провалившийся» в Адама, «сына» своей жены, великой властолюбивой блудницы (сокровенное которой в тысячелетиях было вполне явлено в поступках череды её «дочерей»), а во-вторых, как «сын» жены-«императрицы» Понтия Пилата, Великой Матери, «Евы», Уны.
Сущность вождя-апостола Петра не может не извращаться восхищёнными исполнителями из его иерархии. Исполнители, по определению ненавидящие Истину, обречены чёрное выдавать за белое и наоборот, и потому бессознательный символ Петра — младенец-мальчик с недетским лицом на руках у ярко некрофиличной «Великой Матери». Другое дело, что толкуется он как якобы Спаситель на руках Своей земной матери.
Апостол Пётр состарится и умрёт, и даже внешность его может быть не зафиксирована, но, как бы то ни было, психотравма бессознательного непременно проявится воспеваемым символом—«Великая Мать с младенцем-„сыном” на руках» — у его «сыновей», кровных или духовных.
Для уловленных в иерархию Петра «Великая Мать с младенцем» больше чем символ, это — знак могущества, плеть, не только погоняющая исполнителей этой субстаи, но и одновременно делающая их «счастливыми».
Читатель, способный ценить «КАТАРСИС»! Можете ли вы представить себе, что Иисус из Назарета может требовать себе поклонения и поклонов? Не можете? Я тоже. Мать Иисуса тоже, видимо, несла некоторые проявления Духа, и потому даже её изображению поклоняться невозможно.
А вот жена Пилата и её «сын» апостол Пётр не жаждать поклонения не могли. Как и все яркие некрофилы. Если б на иконах были изображены не одни из величайших преступников всех времён и народов, то толпари иконам поклоняться попросту бы не смогли.
Всякий совершивший преступление, след и боль от которого по значимости превосходит психотравму, объединяющую его соплеменников в этнос, перестаёт быть частью своего народа, но становится марионеткой «нового народа» — сообщества, нанизанного на «символ могущества» более значимого преступления.
Феномен наднациональности вокруг актуализированной психотравмы наблюдается во все времена, ныне тоже. Вспомните национальный состав якобы чеченских, а точнее, «волчьих» (об этом в главе «Неплохо очень иметь три жены?») исламских бандформирований — в них, кроме некрофилов со всего мира, не обязательно из исламских народов, не редкость и русские уголовники, воюющие против своих же соплеменников. (Психотравма, объединяющая «волков», уходит корнями в IX век, об этом в главе «Неплохо очень иметь три жены?».)
Можно вспомнить и Великую Отечественную: не немецкие уголовники переходили на сторону русских, а наоборот — нелюди из русских, замаранные уголовным прошлым, вливались в вермахт и полицейские карательные отряды. Сдавались и подхалимы-комиссары—«внешническая» иерархия им своя.
Итак, этносы, в которых были рождены исполнители, вошедшие в «новые» иерархии, могут воевать друг с другом, но «новые» прекрасно между собой ладят. Естественно, «ближе» им будет более яркий в некрофилическом отношении «народ».
Чеченцы-«волки» — тоже с предысторией в IX–X веках, отсюда и их авторитетность (глава «Неплохо очень…»).
Апостол Пётр, будущий глава мировой «христианской» иерархии, и прежде Преступления был у «учеников Иисуса» «в авторитете»; по двусмысленным субъевангелиям не совсем ясны его взаимоотношения с Иудой: то ли по силе влияния он уступал только Иуде Искариоту, то ли у каждого была своя среди «учеников» группа — скорее, последнее. А после Преступления, когда Пётр «возрос» в авторитете настолько, что стал убивать одним только своим желанием (Деян. 6), к нему всё новые и новые последователи, ложно полагающие себя учениками Иисуса Христа, и вовсе должны были притягиваться со страшной силой.
В общем случае крупные исторические иерархии выстраиваются на готовом «материале» — скажем, к вождю-«внешнику» присоединяются потомственные «внешники», или к вождю-«внутреннику» — потомственные «внутренники». Для укрупнения иерархии достаточно всего лишь появления сверхвождя или новых преступлений.
Но для роста иерархии на основе качественно нового преступления одного только появления сверхвождя недостаточно. Требуется «проповедь» — то есть дополнительные усилия по внедрению в подсознание будущих адептов психотравмы, обеспечивающей их болезненную вовлечённость в данную иерархию.
«Успех» иерархии Петра — в исключительной низости его роли в Преступлении, потому его иерархия и расползалась по Европе и миру, как чума, и ничто не могло её сдержать. Это на Руси пилатоненавистничество приходилось вводить не только обманом, но и огнём и мечом (дружинники «равноапостольного» Владимира-«иудо-внутренника» в психологическом отношении наверняка были «когортой», скорее всего, как на то и указывают летописи, не русскими, — о «когорте» чуть ниже и в следующей главе «Неплохо очень…»).