Пообещай мне лунный свет
Шрифт:
— Я не святой, — признался Лоутон, — и у меня были женщины, потому что я — мужчина с обыкновенными мужскими потребностями. Но я не позволял себе любить, поскольку думал, что любовь погубит меня, как это случилось с моим отчимом. Мне казалось, куда безопаснее оставаться равнодушным и не задумываться ни о чем, кроме минутного удовольствия. Моя жизнь протекала по раз и навсегда установленным законам: мужчина не должен допускать в свое сердце любовь, чтобы никакая из женщин не использовала его в своих целях.
Наконец Лоутон остановился и угрюмо взглянул на Кейро.
— А
Он громко расхохотался.
— Ты даже не подозреваешь, кркис мучения мне пришлось пережить. Я понимал, что повел себя как последний дурак, когда позволил себе увлечься тобой. И все время ждал, что ты попытаешься меня убить. И чуть не умер сам, когда ранил тебя.
На лице Лоутона снова отразились пережитые страдания. Кейро глубоко тронули его слова и то, что он открыл перед ней свое сердце. Она будто увидела в нем совсем другого человека, которого не замечала раньше.
— Лоутон, я…
Он поднял руку, и Кейро умолкла. Лоутон стремился открыть ей свою душу и сердце и боялся сбиться с мысли.
— Я решил сменить тактику и попытаться убедить тебя в своей любви, надеясь, что ты ответишь мне взаимностью и отговоришь своих братьев от вендетты. Но наверное, я и тогда уже понимал, что люблю тебя по-настоящему. Я рисковал не только своей жизнью, но и своим сердцем.
— Лоутон, я…
— А потом на нас посыпались непредвиденные осложнения, — продолжал он, не давая Кейро вставить слово. — Я хотел, чтобы ты исчезла из моей жизни, пока не разрушила ее совсем — так, как моя мать разрушила жизнь моего отчима. И когда ты наконец исчезла, Ал Фонтейн признался, что оклеветал тебя и ты вовсе не Харита Гардинер. Но к тому времени ты уже считала меня неизлечимым безумцем.
— Если ты позволишь мне сказать… — снова перебила Лоутон а Кейро.
Но он все говорил и говорил, словно боялся, что не успеет сказать главное:
— Клянусь, мне было бы легче умереть, чем узнать о том, что тебя схватили Гардинеры, А когда я думал, что ты не выживешь, мне казалось, что и у меня что-то умерло внутри.
— Мне кажется… — попыталась вставить Кейро. И снова Лоутон не дал ей закончить свою мысль:
— Если теперь ты покинешь меня, я снова стану прежним, только еще хуже. От меня останется лишь пустая оболочка.
Лоутон обернулся и в упор посмотрел на Кейро. В его словах было столько искренности, что Кейро застыла, будто пораженная ударом молнии.
— Я хочу жить настоящей жизнью, Кей… с тобой, и ни с кем другим. Я хочу узнать, что значит любить и быть любимым. Я хочу иметь детей, которые будут знать, кто их отец, и греться в лучах его любви. Я хочу всего того, чего был лишен! Я хочу тебя, потому что ты — единственная женщина, которую я когда-нибудь любил. Только ты придаешь смысл моей жизни. Я собираюсь расстаться со значком судебных исполнителей и обзавестись домом, о котором всегда мечтал и которого у меня никогда не было. Я мечтаю о единственном приключении — завоевать твою любовь и не потерять ее до тех пор, пока мы оба не состаримся и не поседеем. Ты останешься, Кей? Ты согласна любить меня так же крепко и верно, как я хочу любить тебя?
Кейро слушала Лоутона и не верила своим ушам. Она не ожидала такой реакции. То, что предлагал ей сейчас Лоутон, было с его стороны величайшей жертвой. Больше всего Кейро поразило то, что и Лоутон верит каждому своему слову.
Он, в свою очередь, тоже был удивлен молчанием Кейро Калхоун. Она всегда находила ответ на каждое его слово и умела парировать любое замечание или насмешку.
— Ты несколько раз хотела меня перебить. Теперь настала твоя очередь. Скажи хоть что-нибудь…
Кейро попыталась было что-то сказать, но язык отказывался ей повиноваться. Она ловила ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба, но не могла выговорить ни слова. Ее переполняло такое счастье, что трудно было дышать. Лоутон действительно любит се! Он не относится к ней как к развлечению между своими походами. Он говорил о будущем, о доме…
Видя, что Кейро только молча таращит на него глаза, будто видит перед собой пришельца из другого мира, Лоутон продолжал убеждать се в том, что серьезно относится к своим словам.
— На те деньги, что я получил в качестве вознаграждения и скопил за годы службы, я решил купить заброшенный участок, на котором стоит Канейдиан-Стейшн, и построить там ранчо. По-моему, гостиницу можно перс оборудовать под жилой дом. Кузница станет конюшней и хлевом, чтобы можно было поставлять лошадей и скот армиям Форт-Смита, Форт-Рено и всем агентствам, занимающимся закупкой продовольствия. Остальные дома можно приспособить под саран и мастерские. Достаточно завести несколько голов овец, и трава будет постоянно подстрижена…
Он на мгновение умолк и заглянул в зеленые глаза Кейро.
— Я знаю, что случилось с твоим отцом, и очень сожалею о том, что мы не успели вовремя, но уверен: он был бы доволен тем, что ты станешь полноправной хозяйкой земли, которую он выбрал для себя. Мы сможем воплотить в жизнь его мечту о новой жизни, а когда придет наш час, мы присоединимся к нему — там, на утесе, что возвышается над рекой… и останемся с ним навеки. Я говорю серьезно, Кей. Я хочу, чтобы ты была со мной всегда, потому что ты — единственная женщина, которую я когда-нибудь любил.
Выйдя наконец из своего угла, Кейро бросилась Лоутону на шею.
Слезы ручьями струились по ее щекам. Это были слезы счастья. Кейро прижалась к Лоутону и крепко обняла его, словно бесценное сокровище, которое подарила ей сама жизнь! Она с радостью разделит его мечты о собственном ранчо, в котором поселятся любовь и радость новой жизни. Идея Лоутона наверняка бы понравилась отцу.
Лоутон закрыл от удовольствия глаза, ощущая тепло Кейро. Обхватив руками ее тонкую талию, он прижался к ее щеке.