Шрифт:
То, что было, и то, что будет,
В этот час сплетены в одно,
И дрожит у Богини Судеб
В тонких пальцах веретено.
Течение реки и течение времени не остановить и не вернуть назад. Творец, произносящий слово уже не может его вернуть, ибо слово рождается необходимостью души поделиться радостью, тревогой или сомнениями. Произнесённое слово уже не принадлежит творцу, оно уходит в народ и живёт своей жизнью, возбуждая чувства, будоража мысли и, возможно, вызывая раздражение.
Глава 1
Иван Непейдоднa любил исторические романы, история Руси и образование государства, с чего начиналась Русь, его
Ладога не была центром Руси, потому что Руси ещё как таковой не было, но она была одним из важнейших центров. Здесь зарождалась Русь...
***
Иван настолько впечатлился событиями далёких времён и ратными подвигами предков, что с утра пораньше отправился в военкомат и потребовал, чтобы его взяли в армию, ему хотелось чувствовать свою причастность к защитникам Отечества. Военком долго, молча, его рассматривал, потом отодвинув в сторону папки, потребовал:
– Колись, парень, что натворил, раз собрался укрыться в армии.
– Ничего я не натворил, просто не успел ещё, а вот если не возьмёте в армию, тогда не исключено что натворю. Да хотя бы на дискотеке подерусь.
– Все мы в молодости дрались и ничего, под статью не попали.
– Вам повезло, а в драке всякое может случиться, когда начинают кулаками махаться, не смотрят куда попал и куда упал.
– А почему в институт не поступаешь?
– Отслужу тогда и поступлю или заочно буду учиться.
– Ну, хорошо, на вот тебе повестку, иди, вместе с новобранцами проходи медкомиссию.
Иван прошёл медкомиссию. Вечером собралась за столом вся родня под фамилией Непейдодна, и посыпались тосты: «За новобранца», «За нашу армию», «За лёгкую службу», «За настоящих мужчин» и за каждый тост, неважно какая была посуда большая или маленькая, наливали по полной и пили до дна. Новобранец не выдержал такого марафона, потихоньку выполз из-за стола, и только добрался до постели, как тут же отключился. А на следующий день, пока дома родня ещё догуливала на его проводах, в который раз пропуская перед чаем «по последней», он уже был в военкомате. Там бегали лейтенанты и старшины из разных частей и подбирали себе новобранцев. Ивана присмотрел капитан из ГРУ ВДВ, быстро схватив за рукав, подвел к группе парней и сказал:
– Стой здесь и никуда ни шагу.
… Долго ли, коротко ли, но вот уже наступили желанные сто дней до демобилизации.
Кто не тянул срочную службу, тот не знает, что такое сто дней до приказа! А это значит, ты уже без малого гражданский человек. Это значит, министр обороны уже выбирает ручку, которой подпишет приказ об увольнении в запас твоего призыва, приготовил чернила, чтобы потом не бегать и не искать их, а канцелярия приготовила бумагу, на которой будет напечатан приказ об увольнении.
Так или иначе, а «дембель», неотвратимо приближался. О приказе, как водится, первыми узнают писари и сообщают эту благую весть под страшным секретом своим землякам. Ну и понятное дело, через полчаса об этом знает уже вся часть. А как иначе! Можно и на этой информации руки погреть, как говорится, кто что караулит, тот то и имеет. И вот новость сделала уже несколько кругов по гарнизону и у вояк начинается после отбоя самое главное: «старики», которые с этой минуты становятся «дедами», возводят всех остальных в очередные звания неписаной казарменной иерархии. Делается это при помощи обыкновенного уставного ремня. Каждый получает по конкретному месту столько условно-символических ударов, сколько месяцев отдано родным Вооруженным Силам. А дальше – больше. Там уже как снежный ком: это лучший кусок за длинным солдатским столом, право не поднимать ногу, когда взвод идёт строевым шагом, за тебя отбивая ноги, старательно выколачивают пыль из притоптанной земли молодые. Это полная свобода от мелкого быта и возможность полностью отдаться мечтам о «дембеле» и ещё десятки различных привилегий, превращающих тебя в привилегированное существо и придающих походке рассеянную величавость, а лицу – сонно-высокомерное выражение. Иван Непейдодна с другом Василием Кречетом, этими правами не пользовались, им почему-то было стрёмно эксплуатировать сослуживцев, за время службы совести осталось чуть, вот они и берегли остатки, чтобы было с чем вернуться домой. Они уже чувствовали острый, волнующий запах «гражданки» и просыпаться, наверное, в последнее время стали так рано, чтобы со вкусом помечтать о ней. Они, как братья-близнецы, в это раннее утро лежали, заложив руки за голову и запустив взгляд в потолок, молча его разглядывали.
– Вася! Ты что собираешься делать после дембеля? – прошептал Иван, чтобы никого не разбудить.
– Целомудренно провести жизнь не получится. Сначала девки, а потом всё остальное. Слишком много их будет вокруг, велик соблазн, никакая работа в голову не пойдёт.
– А я устроюсь охранником на нудистский пляж.
– Будешь куковать на пляже, аки перст един, и на голые задницы поглядывать. И какой тебе с этого кайф?
– Работа кайфовая, загораешь, купаешься, любуешься голыми девчонками и мечтаешь, а иногда мечты сбываются, а зарплата капает.
***
Первые месяцы показали всю прелесть службы в армии, а по истечении полутора лет научили пользоваться парашютом, обещая, если первый не раскроется – выдадут второй. И вот однажды поступила команда быть готовыми к вылету в Чечню. На тренировках наставники не жалели бойцов, ускоренный курс шёл полным ходом, в какой-то момент сидели на "чемоданах", ждали вылета в места боевых действий. После суток ожидания, приказ отменили, и бойцы с облегчением вздохнули. А кому хочется воевать, когда на горизонте уже маячит дембель, а с ним и куча всяческих соблазнов?
Прозвучала команда «подъём».
«Старик» – это сладкий сон после подъёма, пока не придет дежурный по роте и, глядя с умилением на спящего солдата не скажет:
– Вставай! Трибунал проспишь.
Друзья не стали ждать пинка, вскочили и понеслись на зарядку. Во время бега они держались рядом. Василий, запыхавшись, процедил сквозь зубы:
– Как я ненавижу эту зарядку.
– А ты, Вася, капитану пожалуйся.
– А я думал ты мне друг, – буркнул Василий, вырвался вперёд и оставил Ивана одного, но Иван не стал догонять друга, знал, что тот всё равно никуда не денется.