Попаданец на гражданской. Гепталогия
Шрифт:
— С каким предложением? — Адмирал не удержался от любопытства.
— Я не могу повторить дословно, ведь Вологодский юрист и тщательно подбирал формулировки. Но суть в следующем — Сибирское правительство считает отречение Михаила Александровича в марте 1917 года в пользу Учредительного собрания недействительным, так как последнее не удалось собрать в полном кворуме. Тем более что захват власти большевиками не позволит в ближайшие годы заново провести всероссийские выборы. Потому наше правительство признает его императорское высочество лишь местоблюстителем престола.
Вместе с тем правительство признает один из его императорских титулов,
— Вологодский это предложил?! — потрясенно воскликнул Колчак, удивление его было безмерным, ибо монархических симпатий у своего бывшего премьера он раньше не наблюдал, хоть и провели рука об руку целый год. А тут такая метаморфоза — и адмирал задумчиво покачал головой.
— Министры Сычев, Яковлев и я, как командующий армией, нашли доводы, чтобы убедить Петра Васильевича сделать такой шаг ради будущего нашей с вами России, — Ермаков внимательно посмотрел на адмирала.
— Александр Васильевич, мы решили не выпрашивать у союзников признания де-юре, а вернуть России прежний статус путем определенных маневров. Сибирское правительство рассчитывает, что если на какой-нибудь освобожденной от большевиков территории пройдет свободное народное волеизъявление, в котором прозвучит призвание государем Михаила Александровича, то с нашей стороны последует немедленное признание императорского титула. Более того, этой российской государственности, пусть даже ограниченного масштаба, будет оказана любая помощь, вплоть до военной. И предложение воссоздать на федеративных или конфедеративных началах новую Российскую империю.
— Почему Вологодский не сообщил мне вчера вечером о телеграмме? — глухо сказал Колчак и расстегнул верхнюю пуговицу кителя, потер пальцами шею, словно воротник стал душить его.
— Он отправил ее позже вашего с ним разговора, и после того, как мы обсудили возможности выхода из создавшегося положения. Теперь все зависит от вас — приложите ли вы все свои силы к будущему свободной от большевизма России или нет.
— А как понимать это? — Колчак тронул рукой лежащий на столике перед ним заряженный наган.
— Я искренне прошу извинить меня за несдержанность, примите во внимание мою молодость. Как командующий армией, я обязан был вас выслушать и принять взвешенное решение, не поддаваясь эмоциям.
Колчак побледнел, и тут же на его щеках выступил багровый румянец. Такой удар стал для самолюбия нестерпим. По сути, извиняясь перед ним, Арчегов ткнул его носом еще раз — ведь вчера адмирал не стал слушать Вологодского, всего час назад на повышенных тонах говорил и с полковником. А ведь он считал себя Верховным правителем России, зрелым во всех смыслах человеком. И получить такую завуалированную выволочку от офицера, который ему по возрасту годится в сыновья.
— Вчера я получил экстренную телеграмму из Читы от одного генерала. Вологодский назначает его моим заместителем, то есть первым помощником. Он будет командовать авангардом в наступлении на Красноярск.
Ермаков решительно сменил тему разговора, он догадался, какой жуткий стыд испытывает адмирал.
— Вот телеграмма. Прошу прочитать, Александр Васильевич.
Полковник достал из кармана куртки сложенный листок бумаги, развернул
— «Командующему Сибирской Императорской армией полковнику Арчегову. Копия военному министру Сиб. правительства генерал-майору Сычеву Ваше превосходительство, в такой момент времени долг и присяга перед монархом и Россией велят мне находиться в рядах вверенных вам войск. Готов встать в строй даже прапорщиком. Генерал от кавалерии, граф Келлер».
Румянец на щеках адмирала сменился бледностью. Колчак задумался на минуту, потом его лицо внезапно ожесточилось. Он быстро застегнул ворот кителя и рывком встал с дивана, резко бросив руки по швам. Не ожидавший такой реакции адмирала, поспешно вскочил с места и Ермаков.
— Ваше превосходительство! — чуть глухим, но внятным голосом проговорил адмирал. — Готов немедленно встать в строй вашей армии мичманом. Или закончить…
Колчак не договорил, бросил выразительный взгляд на лежащий перед ним револьвер. Его лицо выражало жертвенное спокойствие, как бы говоря — моя жизнь принадлежит России, а смерти я не боюсь.
В горле у Ермакова запершило, он сглотнул, пытаясь преодолеть нахлынувшее волнение. В глазах предательски защипало. За секунду перед ним пронеслась вся его жизнь, та, прежняя. Полковник попытался вспомнить, был ли хоть один генерал, что прилюдно в декабре 1991 года отказался от сытой жизни, генеральского пайка и жалованья, оставшись до конца верным Советскому Союзу. Были ли офицеры советской армии, которая в одночасье превратилась в российскую, что с презрением отказались от новых чинов и должностей, сохраняя искреннюю верность советской власти?
Он пытался припомнить, а память услужливо показывала сытые и лощеные генеральские лица, что с жадностью принялись «прихватизировать» армейское имущество, их тупое самодовольство и вековое хамство. Холуйство внизу и чванство наверху, ставшее обыденным явлением очковтирательство и стукачество, жертвенность взводных и ротных на войне и брезгливое равнодушие начальства к пролитой крови.
Это была не его армия, он понял это давно. Его армия здесь и только здесь, где полный генерал отказывается от всего, кроме чести, и работает сапожником. Эта его армия, где офицеры дружно встают в строй рядовыми и берут в руки винтовки, где нет стукачей и почти нет трусов. И даже кровавая междоусобица не смогла выбить из душ такие понятия, как честь, долг, верность! Может, дело в том, что эти понятия сохраняются лишь при служении монарху?! Ведь «демократическая» власть, что там, что здесь, только говорит об этих принципах.
Но показывает и прививает людям совершенно противоположное, без чего невозможно само ее существование — обещать, но не давать, оболванивать и обманывать свой народ, иначе не дадут хапать побольше, жить припеваючи. Ну а рядовые сограждане пусть сдохнут, лишь бы было тихо, и на кресло не капало…
— Ваше превосходительство может принести России великую пользу. А это, — Ермаков показал на наган, — лишнее. Судьба уже сделала за вас выбор, а потому следует на нее положиться. Помните, как у Пруткова — каждый человек принесет пользу, токмо находясь на своем месте. Вы моряк, Александр Васильевич, более того, вы флотоводец. Политика не ваша стезя. Потому прошу вас заняться своим прямым делом. И присядьте, пожалуйста, а то как-то неудобно говорить о серьезных делах стоя.