Попаданец на гражданской. Гепталогия
Шрифт:
— Нет, такого будущего мне и даром не нужно, — пробормотал Ермаков и отошел от окна. Поезд уже проехал мост и вскоре должна быть остановка. Все, конечный пункт — приехали.
Военный министр только успел надеть шинель и нахлобучить папаху, как поезд дернулся, качнулся и застыл. За окном возвышалось здание вокзала, на свободном от людей перроне застыли ровные шеренги солдат и кучка каких-то военных.
— Никак решили мне торжественную встречу организовать, — пробормотал под нос Арчегов и машинально отметил, что выстроившиеся солдаты не принадлежат к Сибирской армии. Слишком разношерстно одеты, а на плечах
Но делать было нечего, не отменять же мероприятие, как-никак он теперь ну просто большое начальство. Бросив взгляд на шашку, мирно висевшую на стене вагона, Константин чуть улыбнулся.
Острую нехватку данного колюще-рубящего оружия для формируемых инородческих конных полков он разрешил в первый же день своего министерского правления. Просто запретив во всех родах войск, за исключением кавалерии, носить шашки и сабли, включая и наградное оружие. И сам первый продемонстрировал исполнение — повесил свое георгиевское оружие на стенку, испытывая при этом немалое облегчение. Шашка являлась непривычной не только ему, она вызывала массу неудобств у пехотных и артиллерийских офицеров. Да и зачем носить лишнюю тяжесть, если коэффициент потерь в Мировую войну от холодного оружия был мизерным и измерялся десятыми долями одного процента. И то, главным образом, не от пик и шашек, главного оружия кавалерии, а от штыков, ножей, булав, кастетов, саперных лопаток и прочего шанцевого инструмента, которые охотно применялись враждующими сторонами в окопной бойне.
Но у Константина Ивановича присутствовал этический момент — после искреннего разговора с женой он счел крайне недостойным делом носить награды настоящего Арчегова. А потому испытал немалое облегчение, оставив на груди только зеленый орденский крест, врученный ему Вологодским вместе с генеральскими погонами.
Пройдя по вагону, он мимолетно заглянул в купе Ванятки — жена держала сына на коленях, а малец с увлечением смотрел на шеренги солдат. Нина повернула голову, почувствовала его взгляд, и улыбнулась. Он только вздохнул — обретя, боялся потерять.
Спускаясь по ступенькам, Константин сжал нервы в кулак — группа военных быстро подходила к вагону, и первым шел генерал-лейтенант со знакомым до боли лицом. Ермаков узнал его сразу — на стене в кабинете над головой висел портрет царя Михаила. Для художников в Иркутске наступило время самой настоящей золотой лихорадки — заказы на изображения монарха многократно превышали их возможности, а за изготовление халтуры можно было иметь весьма неприятный разговор с офицерами ГПУ.
— Ну, здравствуйте, Константин Иванович! Рад вас видеть! Очень рад! Мы вам будем вечно обязаны за спасение Сибири!
Михаил Александрович сжал военного министра в объятиях, и тот почувствовал, как затрещали кости, хотя тело было сильным и тренированным. Арчегов на секунду опешил, такое нарочитое радушие показалось ему наигранным. И тут же почувствовал — царь не играл, лжи не было ни на капельку. Он действительно был благодарен ему. А это значило, что его величество знает, как сложились бы дела в Иркутске, не будь его в теле Арчегова. А вызнать будущее, имея двух «немцев», несложно, достаточно пары минут. Потому он им и «открылся» заранее, отправив
— Позвольте представить вам моего начальника штаба, а теперь и вашего, Семена Федотовича Фомина. Надеюсь, вы сработаетесь?!
— Рад вас видеть, Константин Иванович! Мы действительно заждались ваше высокопревосходительство!
Рукопожатием обменялись крепким. Видавший виды, сухощавый, постарше его самого, генерал с царским вензелем на погонах, понравился Константину с первого взгляда. И он тут же отметил — на немца тот не походил ни на капельку, как винтовка на грабли. И акцента совершенно не было, а руки отнюдь не генштабиста, больше слесаря, а скорее танкиста, что, наверное, ближе к истине, ведь в Фомине сразу чувствуется кадровый офицер.
— А это мой единственный флигель-адъютант, Андреас фон Шмайсер. Или Андрей Федорович. Прошу любить и жаловать!
— Здравия желаю, ваше высокопревосходительство!
Два взгляда схлестнулись стальными клинками и со звоном отлетели. Шмайсер действительно был немцем, аристократ хренов — это Ермаков понял за секунду — порода прямо лезла из тевтона. Но он не оружейник, не мастер — тут Константин мог спокойно дать голову на отсечение. Фамилия конструктора с двумя буквами «С», и приставки «фон» нет, это он знал точно.
Не оружейник немец, а вот убивец из него знатный. Манеры на секундочку показал волчьи — никто бы не заметил, но Ермакову хватило за глаза, сам из той же породы, как ни назови — диверсант, спецназовец, десантник. Но этот скорее «брандербужец» из абвера или из парашютистов Штудента. Но может, работал со знаменитым штурмбаннфюрером Отто Скорцени. Но скорее первое — аристократов в СС не держали, особенно после 20 июля 1944 года.
«Осталось только выяснить, как они сюда попали, ну и так, по частностям. Главное я понял», — Ермаков улыбнулся, и опять же его понял только немец, но фон Шмайсер уже не ощеривался, как матерый волкодав, здраво оценил своего противника и клыки спрятал.
«Он уже знает, что знаю я о том, что знает он, что знаю об этом я», — мудреная мысль, закрученная спиралью, пронеслась в голове, и Ермаков решил не откладывать дело в долгий ящик, а решить его сейчас, с утречка, на свежую голову. Да и троица, несмотря на вопиющую несхожесть, придерживалась, его точки зрения, нетерпеливо посматривая на вагон, и так, чтобы он это видел — «хозяин, запускай вовнутрь, дело есть».
Однако свое нетерпение Ермаков обуздал — как военный министр он сейчас должен был принять рапорт, обойти почетный караул, потом пропустить его мимо себя парадным маршем и лишь после заняться выяснением отношений. И вздохнув, он направился к строю…
— Здравствуйте, Нина Юрьевна! Спасибо вам за все! Ведь именно ваш муж спас Сибирь! В этом ваша прямая заслуга! — Михаил Александрович приложился к протянутой ладошке смущенной донельзя жены, за секунду ставшей маковой, как пион, от смеси гордости и почтения. Сын вцепился ей в юбку и смотрел на царя широко открытыми глазами.
— Здравствуйте, Иван Константинович, — Михаил Александрович присел на корточки перед ребенком. Тот, в понятном страхе и смущении, попытался спрятаться за мать, но был подхвачен крепкими руками. Но плачем не залился, ему даже понравилось, что незнакомый дядька его пестует.