Попаданец на гражданской. Гепталогия
Шрифт:
Девчушки подросли, и из гадких утят превратились в белых лебедушек. Тут муттер права, когда требует у него сделать выбор. И Генрих улыбнулся — раньше мама считала, что Сибирь заснеженная — ледяная страна, где ее сынок сгинет в русском плену. Но два месяца тому назад каким-то чудом он получил письмо от мамы, где она слезно просила его разбогатеть и привести знаменитые меха соболей и золото, которое просто валяется в дремучей тайге под ногами. Бедная муттер, видно, в Германии совсем худо жить…
«Так кого взять в жены мне? Эльзу или Гретхен? У меня должна быть настоящая немецкая жена», — Генрих мучился с вопросом.
Капитан-лейтенант Миллер предупредил — моряки смогут вывезти из Германии жену и детей за казенный счет, с собой на «Орле», когда крейсер пойдет в обратное плавание до Владивостока. Даже если женятся в отпуске — тогда у молодоженов будет свадебное путешествие с несением вахт. У этого офицера настоящий прусский юмор. А потому нужно подумать и решить заблаговременно, ибо месяц отпуска в рейхе пролетит в одно мгновение.
«Так Эльза или Гретхен?!» На этот вопрос немец пока не находил ответа, но времени подумать было с избытком…
Ачинск
— Павел Петрович, как в бригаде? Отдохнули хорошо? — Спокойный голос начальника штаба Главковерха Фомина вывел полковника Петрова из секундного замешательства, а как иначе назвать внезапно нахлынувшие мысли о далеком доме, о той прежней жизни.
— Бригада полностью готова, — отрапортовал комбриг, живо поднявшись со стула. А как иначе, если субординация является стержнем, на котором крепится любая армия. — Три тысячи штыков, пятьсот сабель, четыре орудия с тремя сотнями снарядов на ствол.
— Пулеметы освоили? Боеприпасов достаточно?
— Так точно, ваше превосходительство! Патроны тоже получили.
— Хорошо, Павел Петрович. — Фомин поднялся со стула, который противно заскрипел, и подошел к оттаявшему окну вагона. Эти дни его штабной поезд беспрерывно мотался между Красноярском и Ачинском, уголь уже не экономили, благо из Иркутска доставили целый эшелон. И еще пришлют, по мере надобности — железная дорога на восток полностью открыта для беспрерывного прохода составов.
— Ваша бригада передается в состав Сибирского корпуса графа Келлера, здесь присутствующего, — Фомин чуть склонил голову в сторону старого генерала. — И сменит в авангарде части третьего корпуса генерала Каппеля, которые в двух переходах от станции Тайга. Дорога на Томск фактически открыта. Вам предстоит освободить его от большевиков. А сибирские бригады займут проходы через Щегловскую тайгу.
— Какими силами располагает противник?
— Еще значительными, граф, — Фомин повернулся к Келлеру. — Перед вашим корпусом потрепанная 27-я дивизия красных, которую спешно усиливают мобилизованными пролетариями из Новониколаевска и Томска. С Алтайского направления перебрасывается 26-я дивизия, от Омска в Новониколаевск на днях подойдет 51-я дивизия Блюхера. Их лучший начдив, отмеченный уже тремя орденами Красного Знамени. Дивизии имеют большой некомплект, их спешно пополняют местными большевиками, рабочими и партизанами. Так что по десять тысяч человек в каждой имеется.
Келлер с Петровым переглянулись — у красных
Фомин посмотрел через стекло на закамуфлированные туши столпившихся на станции бронепоездов. Десять единиц, включая четыре бывших польских и три русских плюс две бронированные батареи — чудовищная сила, способная проломить путь на запад. Но сейчас полностью бесполезная — дорога у Ижмарской будет расчищена от брошенных в эвакуации эшелонов только через три дня. Вообще-то рассчитывали на неделю, но Шмайсеру удалось сделать невозможное.
— Если не прорвать позиции красных сейчас, то придется медленно прогрызать оборону, господа, уже не одной, а трех дивизий. Мы должны занять Щегловские проходы до прибытия 26-й и 51-й дивизий. Тогда и обороняться или, напротив, продолжать атаковать станет намного предпочтительней. Что касается прибывших бронепоездов…
Фомин посмотрел еще раз на бронированные туши, на суетящихся возле них экипажи и невесело улыбнулся.
— Скорость движения наших бронепоездов прямо зависит от времени исправления железнодорожного полотна, — тихо произнес генерал-адъютант и мысленно пожалел, что нет танков. Он с радостью обменял бы свой любой бронепоезд на танк Т-28, а еще лучше все на все. А с дюжиной трехбашенных танков наступление приняло бы совсем другой характер. Вот только взять такие танки неоткуда и невозможно — до их создания еще 15 лет. Эхма, а так хорошо было бы — один стремительный удар. Но и «бэпэ» сгодятся…
— Господа! Я прошу вас сделать все возможное и невозможное — но вы должны открыть Щегловские проходы. Для нас это даст возможность наступать в будущем и определенные шансы на победу. Отдавать противнику инициативу нельзя! Если красные нас опередят, то… В обороне находясь, войну не выиграешь!
Чита
— Ну, Петр Васильевич?! Старая лиса, — Григорий Михайлович пробормотал угрозу, но сам понимал, что зубов у него, чтобы хорошо тяпнуть, уже нет. Сила растаяла за полмесяца, и так быстро, что он и не понял толком.
Сейчас Сибирское правительство нанесло добивающий удар, суть которого Семенов прекрасно понимал, еще бы! Оставлять самодеятельного атамана в Забайкалье для Иркутска было чревато, как прошлой весной для Омска. Но тогда Григория Михайловича поддержали японцы, а сейчас они же его и сдали. Мысль о сопротивлении, об игнорировании указа мелькнула на мгновение, но атаман ее отринул — ни к чему хорошему это привести не могло. Оставалось надеяться, что военный министр более взвешенно оценит его заслуги, чем правительство.
В доставленном час назад пакете, который вручил ему лично прибывший из Иркутска фельдъегерь, Вологодский написал сплошные любезности, сделав от имени правительства массу комплиментов. Самое главное было в конце — для сосредоточения всех военных функций в одних руках пост походного атамана упразднялся, а обязанности по этой должности возлагались на генерал-адъютанта Арчегова. В помощь военному министру формировалось управление по казачьим войскам. Вот и все, последний удар молотком по гвоздю, понятно, в какую крышку!