Попаданец на гражданской. Гепталогия
Шрифт:
— В Иркутске начала работать мастерская, которая делает парашюты из китайского шелка. Пока немного, по штуке за неделю. Это первый образец. Но к концу года все пилоты будут иметь парашют — вы самые нужные солдаты, и вас надо беречь. Построим летом вышку — будете тренироваться. А пока займемся укладкой парашюта, каждый из вас должен уметь ее делать. Это спасет вам жизнь…
Владивосток
— Бесспорно! Потому и знает, что читал, интересовался, скажем так, историей, хотя для нас это настоящее.
— Генерал или полковник, если исходить из настоящего возраста по той случайной обмолвке Анне Васильевне.
— Согласен, — Смирнову понравилось играть в дедукцию, и он откинулся на спинку кресла для лучшего размышления. — Боевой офицер с изрядным опытом войны, а потому скорее генерал, ведь в войну производство быстрее.
— Вопрос только в том, из какого он времени? Интересно все же, что случится с Россией после нашей победы, я теперь в этом полностью уверен!
— Не торопись желать, Миша, — со скепсисом протянул Колчак. — У меня совершенно иное мнение. Большевики должны были победить. Все указывало на это. У нас произошла катастрофа, Деникин уже откатился к Ростову, Юденич отвел войска в Эстонию. И тут появляется лихой ротмистр и начинает махать шашкой в стороны. К чему бы это? А к тому, что он вознамерился переиграть войну, не допустить разгрома белого движения. Вот так-то!
Адмирал шагнул к иллюминатору, посмотрел на раскинувшийся вдоль бухты Золотой Рог город. Как давно он был здесь и как недавно. Всего ничего прошло, и Нижнеудинск уже стал забываться как кошмарный сон. А ведь тогда он осознал, что все кончено, и Россию ожидает кошмар победившего в стране большевизма. И как все резко изменилось.
— Генерал «Арчегов» знает, что ожидало нашу страну, а потому и вознамерился изменить историю. — Адмирал негромко высказал обуревавшие его мысли. — Со всей энергией, свойственной ему, а не тому пьяному вечно и опустившемуся ротмистру. А разве не так ощущали себя многие?! Я под арестом в Нижнеудинске, Фомин на все махнул рукой в порт Байкале, генералы в Иркутске попрятались мышами под веником…
— Ты забыл сказать и про меня…
— И про крыс, что с корабля побежали. Или к большевикам в услужение бросились, прощение мятежами себе зарабатывая. В спину нас ножом…
— У нас сейчас шаткое положение, но катастрофа уже отодвинута, — тихо сказал Смирнов, и постучал пальцами по подлокотнику. — До победы далеко, говоря о ней, я погорячился. Но и поражение не проглядывается. Обстановка, что и говорить, изменилась кардинально. Есть работоспособное правительство и император, появилась надежда…
— Это золото, Миша, золото. Попади оно к чехам или к большевикам, все было бы кончено. А так появился шанс. Если будет истрачено с пользой, то все может пойти по-другому. Я совершил массу ошибок, и эта была не из последних. Золото нужно было не хранить для будущего, а использовать для исправления ситуации в настоящем. Но я подошел щепетильно…
— Не кори себя, Александр Васильевич. Лучше позже, чем никогда. Зато сейчас ты сможешь распорядиться этим металлом,
— Постараюсь успеть, Миша. А ты…
— А я и помогу Арчегову, чем смогу, и постараюсь вызвать его на откровенность. Мне все же хочется, сильно хочется узнать, какое могло быть у нас будущее. Надеюсь, ты меня понимаешь?
— Еще бы, — улыбнулся Колчак, — только прошу быть осторожнее, выбери удачный момент. Ты когда вернешься в Иркутск?
— Завтра провожу тебя. — Смирнов задумался, молча пошевелил губами, словно подсчитывая.
— Следом отправлю транспорты. Погрузка на арендованные у японцев пароходы будет закончена через неделю. Затем дорога. В общем, к середине февраля буду уже в Иркутске, если чего непредвиденного не случится. Будем держать связь между собой, нужно быть в курсе дел…
Куйтун
Они лежали, крепко обнявшись, на узком диванчике, слушая бешеный перестук своих сердец да ритмичное громыхание колесных пар по рельсам. Костя прикоснулся сухими губами к влажному лбу жены, ощутил соленость капелек пота. И жар, опаляющий жар разгоряченного женского тела, будто натопленная печка, еще больше усилил жажду.
«Ниночка стала наркотиком, я не могу без нее», — пронеслась в голове мысль, Ермаков еще крепче прижал к себе податливое тело жены, жадно втянул ноздрями идущий от нее запах ромашки.
— Костя, что с тобой происходит? — Женщина неожиданно ожгла его взглядом, сама теснее прижалась, крепко вцепившись пальцами в его спину. Снова посмотрела ему в глаза.
— Ты стал другой, совсем другой. Иначе говоришь, совсем по-другому ходишь, иначе ведешь себя…
— Наверное, подменили, — с безмятежностью отозвался Ермаков, но внутри все напряглось. Жена не дурочка и за эти три недели не могла не задаться таким вопросом, слишком велика была разница между настоящим Арчеговым и им самим.
— Нет, я тебя до малой родинки знаю, — Нина счастливо улыбнулась, — всего исцеловала. А вот душа твоя другая стала, совсем…
— К добру иль к худу?
— Не знаю, — тихо призналась жена. — Но ты такой мне больше нравишься, ты человечный стал. А то все время свой «цук» по любому поводу применял. И вон как взлетел за эти дни, генерал мой! Так при дворе будешь, еще бы — самим царем отмечен!
Она счастливо засмеялась, еще крепче сжала объятия, а Костя мысленно расслабился, обрадовавшись, что прошел допрос.
— Что с тобой стало, Арчегов, ты ж другой. Так?! — Шепот жены, но резкий и требовательный, был настолько неожиданным, что Константин вздрогнул. И понял, что выдал себя.
Нина тут же разжала руки, приподнялась и села на диване, вызывающе выпятив тугую грудь, упругую, почти девичью, совсем не измененную родами и материнством, с большими коричневыми сосками. Словно заподозрив, что муж постарается свести все к шутке и ласке, она натянула простыню, прикрыв тело. И с вызовом посмотрела на него: