Попаданец Павлик Морозов
Шрифт:
В результате я осознал, что такое поэзия и как я от неё далек. И выбрал удобную роль ценителя. У меня даже на YouTube была отдельная папочка со стихами и песнями на знаменитые стихи. Очень нравились «Калейдоскоп» на стихи Поля Верлена в переводе А. Ревича. Я на них, кстати, французский закреплял, очень хорошо язык учить, переводя стихи.
Dans une rue, au coeur d'une ville de r^eve Ce sera comme quand on a d'ej`a v'ecu: Un instant `a la fois tr`es vague et tr`es aigu… ^O ce soleil parmi la brume qui se l`eve! ^O ce cri sur la mer, cette voix dans les bois! Ce sera comme quand on ignore des causes; Un lent r'eveil apr`es bien des m'etempsycoses: Les choses seront plus les m^emes qu'autrefois…Но
Ну а у Ревича — классно! Я ходил по комнате и читал стихи громко, разборчиво. Как не мог пока читать их в обществе, смущая окружающих знанием Верлена и французского:
Эта улица, город — как в призрачном сне, Это будет, а может быть, все это было: В смутный миг все так явственно вдруг проступило — Это солнце в туманной всплыло пелене. Это голос в лесу, это крик в океане. Это будет — причину нелепо искать, Пробужденье, рожденье опять и опять. Все как было, и только отчетливей грани……У меня вечером было вполне поэтическое настроение, потому что Вера Инбер опять доставала, пришла с какой-то бабой и все пытала — откуда я знаю те стихи, что ей читал?
Баба оказалась, уважаемой мной в детстве в первой жизни Риной Зеленой. В 1929 году Зелёная была вынуждена заполнить паузу, возникшую в концерте по непредвиденным обстоятельствам, и прочла «Мойдодыр» К. Чуковского голосом ребёнка. Успех был оглушительным. Так возник знаменитый, ставший с 1940-х годов основным для её концертной эстрады жанр.
Знал я и о том, чего еще не свершилось. Находясь на 4 Украинском фронте Зелёная вместе с боевыми частями прошла через Карпаты. В минуты передышки между боями в землянке, разрушенном сарае или на поляне выступала в 83 концертах для рядовых и офицеров, за что получит орден Красной Звезды. Проживет достойную жизнь, умрет 1 апреля 1991 года в Москве на 90-м году жизни. Мне почему-то запомнилась история про нее, рассказанная в журнале «Огонек» Василием Ливановым [133] .
133
Получил наибольшую известность как создатель экранного образа Шерлока Холмса в цикле телефильмов «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона» режиссёра Игоря Масленникова по произведениям Артура Конан Дойла, за что в 2006 году был награждён почётным членством ордена Британской империи.
«Однажды, после запозднившейся съемки, мы с Риной спешили на вокзал к московскому поезду. Маленький студийный автобус мчался по пустому в этот час Невскому проспекту, прихваченному мартовским ледком. Я сидел спиной к водителю. Рина устроилась в самом конце салона, напротив прохода. Вдруг из переулка вылетело такси и ударило наш автобус в бок. Удар был такой силы, что Рину выбросило из сиденья, она пролетела весь автобус и рухнула ко мне на колени, обхватив мою голову руками. И что она в этот момент выговорила? — Спокуха — я с вами!»
Но детский в памяти образ и живая Рина — совершенно разные люди. Оказалось, что она тоже любит поэзию и помнит множество французских стихов. Так хотелось поговорить именно по-французски, рассказать ей про Рембо, про Верлена… Но приходилось лишь слушать женскую болтовню, да подкладывать на стол вкусняшки (я от матушки вовсе не пустым приехал, привез и сметанку домашнюю, и недавно сбитое маслице, и самогону домашнего бутылку…), а время для артистов в Москве было голодное.
— От матушки, — пояснил я, — в деревню недавно ездил к родне, матушка в коровнике работает. Кушайте девушки на здоровье.
Хлеб у меня тоже был домашний, пышный.
Но совсем молчать было неприлично, особенно вспоминая страсть Веры в купе. Процитировал неизвестного им Маяковского:
Я хочу быть понят родной страной, А не буду понят — что ж?! По родной стране пройду стороной, Как проходит косой дождь.Начался спор о том, мог ли Владимир написать подобные упаднические. Богемный спор ни о чем… Боже, как я соскучился по этим салонным бормотаниям со всеми и в одиночестве, обо всем и ни о чем!
Но в голову упрямо лезли строки дурацкого приблатненного шансона из будущего:
Здесь каждый камень чем-то знаменит, Здесь все поэты или поэтессы. Утесов Леня — тоже одессит, И Вера Инбер тоже из Одессы. Багрицкий Эдуард был одессит, И здесь же он слагал стихотворенья, Саша Пушкин тем и знаменит, Что здесь он вспомнил «чудное мгновенье…»А когда Вера аккуратно втягивала чай выпуклыми губами, моему подростковому телу становилось горячо и знобно. Вспоминались её вялые груди во время поездки по Беломорканалу. Всплывали строки ранней поэзии Инбер:
Милый, милый Вилли! Милый Вилли! Расскажите, мне без долгих дум — Вы кого-нибудь когда-нибудь любили, Вилли-Грум?! Вилли бросил вожжи… Кочки, кручи… Кеб перевернулся… сделал бум! Ах, какой вы скверный, скверный кучер, Вилли-Грум!«Даже и без фрейдовского психоанализа, ритмические покачивания кеба настырно влекут нас к забавной истории рыжей Селесты и краснорожего Полита из мопассановского „Признания“, которые сделали, тоже покачиваясь на рессорах, свое нехитрое дело, свой „бум“ в дилижансе, влекомом белой клячей с розовыми от старости лошадиными губами» [134] .
134
— напишет об этих стихах Аркадий Львов.