Попаданец в себя, 1960 год

Для тех, кто интересуется попаданчеством: роялей нет, за исключением самоиграющей пианолы. Борьбы за справедливое будущее для России тоже нет. Поскольку счастья для всех не существует, особенно даром. Нет визитов к Хрущеву, Шелепину или Семичастному, я не охочусь за молодыми Горбачевым или Ельциным, никого не разоблачаю. Даже к Брежневу не собираюсь визит наносить.

Из «плюшек» — способность посылать в полудреме свою тень выполнять некоторые поручения. Из биологической фантастики — экстрасенсы в тайге и первобытные животные в Байкале.

Не ворую из будущего музыку, стихи, прозу, изобретения. Тем более, что в технике полный ноль, играть ни на одном инструменте не умею, а стихи и прозу пишу сам.

Ориентируясь на информацию из будущего не открываю кладов, не выигрываю в лотерею и не обогащаюсь внезапно. Потому, как ничего по этому поводу не помню. Если бы попал в далекое прошлое, то не смог бы и солнечное затмение предугадать. Нет у меня памяти на цифры и сухие факты, я откровенный гуманитарий.

Единственное помню, что к девяностым надо все рубли перевести в доллары или в драгоценности. И что к две тысячи седьмому можно продавать библиотеку и переходить на электронные книги.

Да, еще помню что некоторое время можно покупать бумаги Мавродия, «Хопёр-Инвест», «Русский дом Селенга» и хорошо обогатиться, главное — не проворонить конец этих пирамид [1] .

…До сих пор осторожничаю, когда наливаю кипяток. Отстраняюсь от чайника на вытянутые руки, страхую правую кисть левой, как при стрельбе из Байарда (Bayard) [2] . Не дай Сатана [3] дрогнуть, полосонуть кипятком по телу, по пижаме, которую с ошпаренного снимать страшно, по ступням в войлочных тапочках… Упасть от пронзительной боли навзничь и крикнуть коротко, как крикнул мой папа шестьдесят лет назад на кухне профессорской квартиры в Иркутске.

Я не в пижаме, их нынче мало кто носит. Я в спортивных adidas и в просторной черной майке. Мне 75, я на десять лет пережил папу, но до сих пор щемит горе давней потери. Особенно весь цикл происшествий, предшествующий ошпаренному отцу.

И возвращаясь к ним все чаще, я, наконец, покидаю изуродованное артритом и раком легких тело старика и вновь вселяюсь в нескладное шестнадцатилетнее.

В себя самого, но с памятью всех семидесяти пяти лет напряженной жизни.

Что самое трудное для попаданца в себя самого?

Общение с близкими.

Очень много макулатуры на тему возвращения в прошлое в себя самого. Большинство графоманов уверены, что начав жизнь заново они избегут ошибок. И очень рассчитывают на накопленные знания, опыт.

Того не понимают, что захлестнутые юностью, здоровьем, возможностями и безграничным (как им кажется) временем, они совершат те же ошибки и вырастут в таких же уродов, недовольных прожитым.

Лично я прожитым доволен процентов на 85 %. И возвращаться не собирался.

Наоборот, справил семидесятипятилетие, прикинул оставшиеся 3–5 лет и был готов к небытию или перерождению. По моей теории сознание исчезает, но информация сохраняется. В некоем гигантском энергетическом компьютере Вернадского или еще как-то. Во Вселенной только две незыблемые величины: информация и энергия. Все остальное проходяще, иллюзорно.

Так что я старался дожить невеликие оставшиеся с минимальной болью от артритных суставов и рака предстательной. Поэтому не стеснялся пользоваться гормональными препаратами и не отказывал себе в кофе, крепком чае с сахаром, хорошем алкоголе, жареном и соленом…

И как-то, заснув, проснулся в другом времени и пространстве, а вдобавок — в другом теле. И до сих пор не знаю: лежу ли я в коме, вызванной злоупотреблением гормональными таблетками, а мозг проецирует в сознание радужные сны, или все это взаправду… Впрочем, особой разницы для меня не было, единственно — опасность выхода из комы и возвращение в свое жирное, распадающееся тело.

Собственно, кто доказал что и вся наша жизнь реальность, а на наведенные иллюзии, и что мы копаемся на оболочке планеты, а не являемся мельчайшими элементами гигантского компьютера.

Так что я спокойно отнёсся к попаданчеству и по неистребимой привычке прожженного журналиста стал фиксировать его нюансы на бумаге.

Любопытно, что я не сразу попал в свое детское тело, а предварительно побывал в чужих. Сперва я угодил в год 1960 в Васю Сталина. Проснулся в шикарной трехкомнатной квартире (сталинке) от боли в ногах, вспомнил, что у меня-него из-за алкоголизма облитерирующий эндартериит нижних конечностей. Нашел в коридоре щегольскую трость, в шкафу военную форму генерала. Парадный мундир не удержался рассматривать, куча орденов, не считая двойной кучи медалей.

Орден Красного Знамени, Орден Александра Невского, Орден Красного Знамени, Орден Суворова II степени, Орден Красного Знамени и польский Орден «Крест Грюнвальда». Я все это опознал только потому, что недавно смотрел сериал «Сын отца народа» и параллельно полюбопытствовал в Википедии биографией Василия.

Пока шок от переноса сознания не прошел я не ощущал в этом теле особого неудобства, если забыть о дергающей боли в ступнях. Но когда напомнил о себе пустой желудок, осознал — давно забытое похмелье (последние 10 лет не пил) бродит в моей-Васиной головушке.

Благо дело на кухне нашелся ополовиненный ящик с пивом. А вот еды практически не было. В холодильнике советской модели «Мир» лежали только палка сырокопченой колбасы и стеклянная баночка черной икры. Помню такие холодильники высшего качества, их в Татарстане делали, многие до сих пор работают у российских стариков. А вот икру без хлеба не буду, чтоб удовольствие не портить. Сто лет не ел настоящей черной икры.

Зато пиво было классное. В темных бутылках 0,75, живое и вкусное — нефильтрованное. Видимо Сталину доставляли его прямо с завода. Я смаковал и пытался справится с истеричным смехом: вместо того, чтоб неряшливо умирать в 2018 году, я опохмеляюсь в теле сталинского сыночка, которое тоже долго не протянет.