Попаданка в деле, или Ваш любимый доктор - 2
Шрифт:
— Вы ещё громче покричите, — сказала я с сарказмом. — Тогда точно все будут в курсе ваших тёмных делишек.
— Можно один вопрос? — спросил Ойзенберг, заставив меня обернуться и замереть на месте. — Зачем вам всё это? Почему вы пришли ко мне со своим предложением, а не помчались писать донос? Хотите унизить своего врага? Хотите заставить меня служить и скакать на задних лапках?
— Вы мне не враг. Для врага вы слишком просты и предсказуемы. Вы ещё можете пригодиться Левиллю, кое-какие базовые навыки у вас есть. Смею заверить, что вам понравится, сами не захотите уходить! Вы согласны с моим предложением?
Ойзенберг взвыл, как раненый зверь, загнанный в ловушку. Собственно, таковым он и являлся. И нет, мне совсем не стыдно.
— Вы согласны?
Он молчал, надсадно дыша и сминая бумаги на своём столе, на лице отражался напряжённый мыслительный процесс. Ненависть в глазах сменялась отчаянием, надежда — страхом.
— Я согласен, — прошипел он, как кобра. — Ваша взяла.
Покидая приёмную, я услышала, как нейт прошипел ругательство на букву “с”. Ему не хотелось соглашаться на моё предложение, но лишаться свободы не хотелось ещё сильнее.
И тут раздался голос Пискуна:
— Ты уверена, что это достаточно суровое наказание для такого, как он? Может, лучше было его тихо прихлопнуть и закопать? Или выгнать прочь из города?
— Если выгнать его отсюда, он осядет в другом месте и продолжит то, чем занимался здесь. А физическая расправа исключена, мы же интеллигентные люди.
— Он сам отправил на тот свет кучу людей! — возмутился тиин.
Я вздохнула.
— Понимаешь, это беда не только Ойзенберга. Незнание, привычка винить во всём богов и грехи, отношение ко всему новому, как к глупости и ерунде — это черта многих лекарей и целителей на протяжении веков. В моём мире даже великие учёные могли угодить на костёр инквизиции за слишком радикальные взгляды. Медицина только начинает развиваться, люди сомневаются, экспериментируют, думают. Ты считаешь, мало таких Ойзенбергов по всему королевству? Устранением одного ничего не исправить, лучше попробовать его перевоспитать. Хорошо, что я вовремя это поняла. И хорошо, что молодое поколение хочет учиться.
— У тебя не характер, а просто таран, молот, гранитная стена… — принялся перечислять Пискун с оттенком восхищения в голосе. — Бороться с тобой изначально было провальной затеей, ты даже Темнейшего перевоспитаешь и обратишь в свою веру, ты даже мёртвого заставишь подняться и делать так, как хочется тебе. Не будь я таким терпеливым лапочкой, уже давно сбежал бы.
— Ага, и далеко бы ты убежал от кормушки?
— Ты смотри, чтобы Ойзенберг не вонзил тебе нож в спину. Униженный мужчина может жестоко отомстить, а ты сейчас очень смачно протопталась по его достоинству.
— Что поделать, Пискун. Жизнь вообще жестока, а лучшей карой для Ойзенберга будет признание своего провала. Лейн тоже не сразу всё понял, а сейчас он наблюдает, видит первые результаты и перенимает мои методы, хотя делает вид, что это не так.
— Во что ты ввязалась… — простонал тиин. — Мне этого никогда не понять, дай мне лучше шоколада.
Я улыбнулась. Было тяжело, я боялась, что не справлюсь, но стоило хотя бы попытаться. Когда накатывала усталость, я вспоминала, что попала в этот мир не просто так.
— Сначала надо к проверке подготовиться, а после
Глава 18
Мой коварный план начал действовать, и уже на следующий день Ойзенберг не просто не мешал мне, а даже начал помогать. Давалось это бедолаге нелегко, когда я увидела его утром, показалось даже, что ночью он позволил себе напиться с горя. О его печали твердило помятое лицо, мешки под глазами и поникшие плечи, но во взгляде то и дело вспыхивали яростные искры.
Как я и обещала, никто в госпитале не узнал о нашем соглашении, но некоторые отмечали, что лекарь слишком неожиданно переметнулся на мою сторону. В ответ он лишь бубнил или огрызался.
Норвин был недоволен, когда узнал о моём плане. Говорил, что проще превратить Ойзенберга в шашлык, чем перевоспитать, но я была настроена довести свой эксперимент до конца. Конечно, нужно было подумать о собственной подстраховке и безопасности больных, мало ли, вдруг лекарь слетит с катушек и решит отыграться на них? Я передала фиал с лекарством Норвину и попросила получше спрятать, а Ойзенбергу сказала, что, если он устроит для меня несчастный случай или другую подставу, если попробует навредить пациентам или сбежит, то о его тёмных делишках точно узнают все, Норвин об этом позаботится. У лекаря не было повода не верить мне, бедняга уже успел пройти стадии принятия неизбежного, поэтому через три дня намывал руки хлорной водой без брезгливости и злобы, а с лёгкой обречённостью и тоской.
— Подстраховалась со всех сторон, нейра Змея? — спрашивал он, когда мы оставались одни над операционным столом или сталкивались в коридорах. — Как у вас только стыда хватает?
— Со мной лучше сотрудничать, — обычно отвечала я. — Нейт Лейн понял это быстрее вас. Уверяю, вы только выиграете, нейт Ойзенберг. Вы и сами видели, что смертность в госпитале слишком высока, а люди перестают слепо доверять лекарям. К чему это приведёт?
— Молодежь всегда была слишком самоуверенна, нужно слушать то, что говорят деды. Раньше знали, как надо лечить.
— Ну, извините, раньше и ртутью лечили.
В ответ он лишь поджимал губы и отворачивался. Я знала, что в глубине души он всё ещё тешит себя иллюзиями того, что когда-нибудь сможет вырваться из-под моего гнёта. Но мечтать не вредно!
Я бахвалилась, таким образом подбадривая себя, а на самом деле от ответственности, которую я на себя взвалила, болела голова. Иногда маленькая девочка внутри меня спрашивала, нафиг мне это нужно? Хотелось ничего не делать и новое платье. Но утешало то, что по шажочку, по капельке ситуация менялась. В меня верили близкие: Норвин, Пискун, Делла — это придавало сил.
Делла неустанно трудилась в отделении с малышами, куда время от времени заглядывал Йен. При мне они общались только на медицинские темы, но невооружённым глазом было видно их симпатию. Я смотрела и вспоминала тот щемящий трепет, то замирание сердца и стыдливость, которые испытываешь только в юности. Эти воспоминания были такими далёкими, почти стёршимися, но непонятным образом воскресали рядом с мужем. Я замечала изменения в себе — как молодею душой, становлюсь более мягкой, вспоминаю то, о чём мечтала много лет назад.