Попались и Пропали
Шрифт:
— Ты у меня честная девочка, — хмуро процедила зловредная старуха и отвесила ей подзатыльник: — Вот ещё удумала: всяких кобелей соблазнять. Много чести!
— А как же Ати? — удручённо пробормотала Руана, кусая губу.
— А что Ати? — сурово переспросила кормилица.
Вцепилась в края декольте и буквально сорвала с неё лиф.
— Ай! — подскочила со стула Руана и чуть не свалилась носом в пол.
— Не айкай, — буркнула Урпаха, сминая юбку, чтобы воспитанница могла из неё выбраться. — И не дёргайся, как припадочная. Не девка, а наказание, — волоча
— Только не мерить, — попыталась отбрыкаться Руана, с тоской покосившись на окно. — Погулять бы.
— Обойдёшься! — отрезала Урпаха, направившись к ней с другой обновкой. — Их, может, ещё подгонять придётся.
— Тогда зачем спрашивать? — недовольно зафыркала благовоспитанная девица.
— Так положено, — выдала старуха один из самых веских своих аргументов.
На примерку ушло море времени. Казалось, это никогда не кончится. А Руане припомнилось, что сегодня должна телиться подружка её любимца Мордатого — лучшего быка во всей империи. В чём её никто не разубедит.
— Ишь, запрыгала, — издевательски проворкотала кормилица, мигом сообразив, что так взбудоражило баловницу. — Дотерпи уже. Последнее платье. Я вот тут в боках булавками прихвачу, и отпущу тебя. Хотя не дело это: благородной таарии толкаться на скотном дворе. Да ещё во время отёла.
— Я пойду, — на всякий случай набычилась невероятно благородная дева.
— А то ж. Обязательно пойдёшь. Если тебя не связать да в уголке не положить. Стой смирно! Егоза непутёвая. А то сейчас так булавкой колбану — ты у меня туда не пойдёшь, а полетишь.
Всё когда-нибудь кончается — закончилась и эта пытка. Избавившись от последней обновки, Руана достала своё дворовое платье — на такой случай, как сегодня. Собственно, обычное крестьянское — разве что отделкой чуть богаче. Да юбка чуть длинней: у простых баб она почти до колен, чтоб в подоле не путаться. А у благородной тарии лишь до середины щиколотки. Срамотища — по словам кормилицы — зато удобно.
На ноги — дабы не сверкать голыми лодыжками — простолюдинки натягивали толстые чулки или высокие сапоги. Руана обзавелась и такими — благо, отец не запрещал дочери «рядиться чучелом». Скрутив на голове тугой шишак и убрав его под сетку, благородная таария, наконец-то, вырвалась на волю. Скатилась по лестнице весенним паводком и вылетела из господского дома, не заботясь о репутации.
Тем более что бдительный дядюшка отъехал ещё пару дней назад. Мачеха возилась с нарядами Ати: всё-таки дочь замуж выдаёт. А отцу не до своенравной старшенькой, вздумавшей покуситься на мужское право носиться, где вздумается.
На скотный двор она примчалась в самый раз: как раз всё началось. Едва влетела под каменную арку ворот, один из скотников не преминул забрюзжать на вертихвостку, показывая, кто тут власть:
— Мордатый на выпасе! Вы не упреждали, что нынче будете выезжать!
Руана отмахнулась и свернула в сторону сарая с коровьими стойлами.
— Гутька отелилась? — на бегу тыркнула кулаком парнишку, что тащил бадейку воды в том же направлении.
— Неа! — счастливо расплылся тот, получив от госпожи знак высшей степени признательности. — Но вот-вот! — поспешно добавил уже в спину.
В обширный полный света, запахов и звуков сарай высокородная таария влетела заполошной растетёхой — как поругивала её Урпаха. И сразу кинулась к стойлу с Гутькой, готовой родить отпрыска её Мордатого.
При зачатии хозяйке знаменитого быка пятилетки поприсутствовать не дали. Хотя на подобные весёлые события обычно собирались все обитатели крепости: с пивом, с закуской, с сальными шуточками. Зато сегодня её никто не прогонит — пускай только попробуют!
Гутька стояла посреди широкого стойла почти по колено в грудах плотно уложенной чистой соломы. Виновница торжества меланхолично двигала челюстями и косилась на своё неподвижное брюхо. Скотница Туйка — молодая крепкая, как мужик, красотка — оглаживала её седалище и правый бок. Обернувшись к подбежавшей госпоже, она благодушно предупредила:
— Вы ближе-то не лезьте. В сторонке встаньте. Вона пробка отошла: большая-то какая! — почти восхитилась скотница. — Сроду столько слизи не видала. Сейчас у неё, вишь, потуги. Вот-вот ляжет. Воды отойдут, тогда и подойдёте, раз уж приспичило.
— Приспичило, — по-господски величаво поддакнула Руана, вытягивая шею. — Гутечка, красавица. Ты потерпи миленькая. Туйка, а почему у неё живот не шевелится? С теленком всё в порядке? — забеспокоилась она, теребя пальцами подол фигуристой крестьянской жилетки.
— Всё у них ладно, всё хорошо, — нараспев тянула скотница, уминая пальцами широкую ложбину между хребтом и бугром тугого бедра. — Всё просто замечательно. Всё, как надо.
Руана отошла в сторонку и опрокинула пустую бадейку. Пуком соломы обтёрла дно и уселась: тут она точно никому не помешает. Опершись спиной о дощатую перегородку, уже вполне привычно закинула ногу на ногу. Скрестила на груди руки и замерла: она любовалась.
Любовалась на такое прекрасное, такое совершенное творение Создателя, как корова. Кто-то считает, что скаковые быки гораздо красивей: поджарые, тонкие и гибкие в брюхе, длинноногие. Всё их тело состоит из перевитых пластов мышц, что при малейшем движении бугрятся и едва ли не лопаются от налитой в них силы.
Не то, что расплывшиеся в боках коротконогие неповоротливые самки. Но Руане отчего-то нравились именно они. Особенно их длинные изящные морды. Чуткие ноздри, аккуратно утопленные щёчные впадины. Огромные выпуклые блестящие глаза: невероятно красивые и умные.
Быки что — быки вздорные и себе на уме. А у коров манеры поблагородней, чем у большинства высокородных дамочек из господских родов тааров — не говоря уже о слишком раскованных яраниях.
Иногда Руана прибегала сюда лишь для того, чтобы поваляться в соломе рядом с коровами. Прижаться к такой вот степенной фигуристой красотке ухом. Внутри огромного горячего тела ворочалась и дышала сама жизнь. Непобедимая и нескончаемая, как небо.