Попались и Пропали
Шрифт:
— Император ему запретил, — с сомнением напомнил хрипатый. — Иначе Викрат давно бы его принял. Брат, не заблуждайся: он вовсе не трус.
— Знаю, — досадливо бросил Радо-Яр.
— Яр-Анат прибыл, — оповестил дружков третий участник увлекательной беседы.
— Пошли, — нехотя предложил Радо-Яр. — Нужно покончить с этим делом. Император больше не желает слышать о нападениях волков в Санских дубравах. Так что придётся проредить их стаи. Пока крестьяне сами не подняли вой на всю империю.
И яраны куда-то утопали, оставив бедную девушку решать сложную
Где она узнала… А что она, собственно, узнала такого, о чём не догадывалась? О, так сказать, особом интересе к ней Багены? Так сама же дала той понять, что беспокоиться пока не о чем. Викрат же с успехом подтвердил её полупризнание: притащил в цитадель невесту и тотчас бросил. Умчался развлекаться на охоту, не позаботившись о её судьбе. Любой заинтересованной в нём особе это должно греть сердце.
Что ещё? Ещё, нахальную таарию собрались объезжать, пока не сломают. Простите, в каком смысле? Речь о душевных унижениях или телесных увечьях? Последнее вряд ли — была твёрдо уверена Руана. За подобную низость распоясавшегося назла прикончат свои же. А вот, что касается унижения…
Обрушившееся на неё небо оказалось тяжёлым и горячо обжигающим ухо.
— И что, интересно, высокородная таария делает на крыше коровника? В таком дорогом платье, — прогудело ей в ухо небо, коленом раздвинув ноги.
Этот жест… Он грянул чудовищным намёком на безжалостное насилие. Он должен был обрушиться на неё немыслимым ударом судьбы, низвергнув душу в кромешные пучины отчаянья. Призрак непереносимого бесчестья грозил растоптать всё самое… самое…
И не растоптал. Не говоря уж о том, что душа чувствовала себя превосходно защищённой: из-за непробиваемой брони своей незыблемой самоценности. Что ты с ней не делай, как ни унижай, ни топчи — Руана всем сердцем чувствовала: она переживёт. И никакое безумие — что после насилия овладевает слабыми натурами — не властно над той, кто более всего ценит неповторимый, невосполнимый дар жизни.
И вообще! Валяйся она тут на спине, получилось бы пикантно. А лёжа на животе, сама себе напоминала ярмарочного борца, подмятого соперником. Что порождало два равноценных желания. Во-первых, вдосталь посмеяться над самоуверенной дурочкой, возомнившей себя лазутчицей. А во-вторых, потыкать себя носом в откуда-то вылупившуюся гордыню. И приговаривать: так тебе и надо, так тебе, так тебе — идиотка несчастная!
— После такого женятся, — насмешливо пропыхтела она, пытаясь выползти из-под оборзевшего назла.
— Да? — иронично удивился Радо-Яр, неподражаемо нагло водя губами по её виску.
С одной стороны, природу не надуешь: было приятно. С другой, отсутствие малейшей симпатии к свалившемуся на неё — в буквальном смысле — ухажёру вызывало лишь раздражение.
— Если думаешь таким образом меня обескуражить, ты просчитался, — решила Руана оставить бессмысленное сопротивление, дабы не будить напрасно в нём его природу. — Я не умру от стыда. И не надейся. Зато обрету законное право на месть.
— Ты? — вновь удивился назл, продолжая настойчивые манипуляции губами.
Пока только по волосам, которые, в определённом смысле, прикрывали голую кожу. То есть пока не вызывали совсем уж лишних сейчас томлений.
— Не заносись, — хмыкнув, посоветовала соблазняемая дева. — Женская месть обычно мелочная. Зато вдесятеро обидней. К примеру, я девственница. Ты действительно хочешь оказаться пойманным и женатым?
И с неё слезли. Радо-Яр перевалился на крышу и растянулся на спине, пялясь в небо. Руана повозилась, разгоняя кровь по слежавшимся жилам. Приподняла голову и огляделась: сумерки густеют, а народу вокруг ни на волос не меньше.
— Ты меня отсюда снимешь? — как ни в чём не бывало, попросила она у назла.
— Разумеется, — в задумчивости щурясь на проступающие звёзды, буркнул тот.
— А когда? — наплевав на манеры, пнула его высокородная таария.
Он повернул голову, одарив её ироничным взглядом. Который у него замечательно получался, оживляя каменное лицо.
— Прости, но я не слишком расположена ждать, когда ты соизволишь это сделать, — вежливо пояснила Руана своё неприличное поведение. — Честно говоря, меня мало заботит, что обо мне подумают. Слезла бы сама, если бы не это дурацкое платье, — подняла она руку с развернувшимся широким рукавом. — Не хотелось бы свалиться и что-то сломать… — тут она вспомнила о своей главной придумке и доверительно добавила: — Когда решается моя судьба.
До этих слов выражение физиономии назла можно было признать даже отчасти благодушным. Насколько это вообще возможно. А тут оно снова вернулось в обычное состояние маски, туго натянутой на всяческие выступающие бугры мускул. Не рожа, а барабан.
— Так, — демонстративно оглядела эту маску Руана и констатировала: — Ты, судя по всему, помогать не собираешься. Что ж, — отважно села она, выставляя себя на обозрение толпы холопов, — обойдусь.
Хотела резко и картинно встать, но тело слушалось плохо — даже закряхтела по-старушечьи, что уж совсем её не красит. Да и плевать — зло выдохнула она, доковыляв до края крыши, под которым почти не осталось сена. Села, свесив ноги и подбирая юбку. Примерилась, как бы точней попасть ногой в лично сотворённую дыру на стене.
И тут мимо неё пролетело что-то огромное. Назл приземлился под стеной на обе ноги — почти не покачнувшись. Задрал голову и вытянул вверх руки:
— Прыгай.
— Можно? — опешив от такой демонстрации силы, проблеяла Руана.
— Можно, — холодно разрешил он.
Пришлось. Она закрыла глаза, съехала на попе к самому краю и оттолкнулась ногами от стены. Назл поймал её и аккуратно поставил на ноги. В объятьях не передерживал, в лицо не дышал, намекая на то, что он мужчина, а она вроде бы наоборот. Никакой романтики: Радо-Яр просто развернулся и просто отправился своей дорогой.