Попались и Пропали
Шрифт:
— Руана, — мрачно и чуть обиженно просипел Радо-Яр, слегка её встряхнув. — Открой глаза. Это не шутки.
— Не тряси, — с трудом разлепив высохшие губы, попросила она. — Больно.
— Где? — не скрывая, тревожился он.
— Голова. Что случилось?
— Ты упала с быка, — пояснил баритон. — То ли заснула, то ли просто дура.
— Почему? — удивилась Руана.
— Потому что скакун не предназначен для того, чтобы спать в седле, — получила она резкую отповедь Радо-Яра.
— Я не спала, — обиженно возразила она.
— Глаза
И веки поспешно распахнулись, словно только и ожидая команды. Но тотчас схлопнулись: солнечный свет плеснул в глаза кипятком. Слёзы выкарабкивались из-под ресниц и неуверенно ползли по щекам, будто боялись, что назл их тоже прикончит.
— Ладно, не открывай, — разрешил тот. — И ничего не бойся. Сейчас мы тебя поднимем в седло и отвезём домой.
Руана кивнула и…
Снова отключилась — поняла она, очнувшись уже в постели. И первым делом напомнила себе: я Ольга. О чём уже никогда не забыть, вернувшись в прежнее безмятежное существование. В сущности, оно было именно таким — несмотря на проблемы с Ати…
Ати! Готовая расплыться, будто лужа под ногами, психика моментально мобилизовалась. У неё теперь есть сестра. А не этот гадёныш — сын мачехи — который вовсю помогал мамаше отравлять жизнь сводной сестрице. Нет, её Ати чудная девочка — просто ангел. И старшую сестру обожает…
Её нужно спасать! А не валяться тут, как куча дерьма в заброшенном загоне.
— Очнулась? — придирчиво проскрипела кормилица.
И на лоб опустила её тёплая рука.
— Урпаха! — так неестественно пылко обрадовалась Руана, что сама испугалась.
— Ничего, детка, — сухо успокоила та. — С тобой всё в порядке. Не померла и ладно.
Руана осторожно приоткрыла глаза:
— Не померла и ладно? Мамушка, чего ж так неласково?
— Это ещё ласково, — угрожающе прокряхтела суровая старуха. — Вот погоди: одыбаешь, я с твоей задницы семь шкур спущу.
— За что? — машинально поинтересовалась она, осторожно вертя головой.
Под черепушкой ничего не болело.
— Кстати, кто меня принёс? Радо-Яр?
— Наш хозяин, — вздохнула и разом помягчела кормилица.
Поплескала руками в стоящем на столе тазу. Вынула тряпку, отжала и плюхнула на лоб болящей:
— Встретил того упыря у загонов и отнял тебя. Даже драки учинять не стал: сразу домой потащил. Лекарей нагнал. Вон, какого богатства тебе натаскали, — усевшись на край постели, кивнула она в сторону стола.
Там стояла целая куча глиняных и дорогих стеклянных пузырьков.
— Я это жрать не буду, — скуксилась Руана. — Отравят ещё. У меня желудок не железный.
— И не надо, — подозрительно покладисто согласилась Урпаха. — Сама полечу. Не впервой. А ты на эту скотину Мордатого больше сроду не сядешь. Я его на мясо сдам.
Угроза была дежурной, многократно повторяемой — Руана пропустила её мимо ушей. На повестке стоял более важный вопрос:
— Мамушка, я сегодня обязательно должна попасть на приём.
— К императору? — придирчиво уточнила та. — С чего такой зуд? — и вдруг выдвинула ультиматум: — Пока всё не расскажешь, никуда не пойдёшь. А то и вовсе отцу отпишу. Пускай тебя домой забирает.
Поскольку ультиматумами кормилица никогда не злоупотребляла, Руана относилась к каждому со всей серьёзностью. Старуха у неё кремень: сказано — сделано. Даже отец её попугивался. Выхода нет: придётся колоться.
И Руана выложила всё, что знала, думала, задумала и успела насвершать. Ждала отповеди и даже скандала. Но Урпаха осталась верна себе:
— Нашу девочку нужно спасать. Тут никаких таких… всяких быть не должно. Только верно ли ты поняла, что происходит? А пуще того: что произойдёт. Откуда такая уверенность, что император на нашу Ати позарится? У него шалав больше, чем выпавших волос. Только пальцем помани: всю его кровать заполонят. Так поленницей и сложатся. Зачем ему деревенская простушка? Ох, что-то наши добрые хозяева мудрят.
— Почему ты так думаешь? — не слишком прониклась Руана её предосторожностью.
— Больно добрые! — отрезала кормилица и вдруг пошла на попятный: — На приём ступай. Если чувствуешь, что ноги пойдут. Станет дурно, так небось Викрат обратно притащит. Не помрёшь. А там смотри в оба. И не на мужиков, а на этого похабника… единственного. Чтоб ему пусто было!
Единственным в этом мире обзывали императора, как на Земле всяким царям-королям говорили: ваше величество. Почему так? Потому что он и был единственным. Хотя его и не назвать неповторимым: императорский талант добросовестно тиражировался в потомках.
— Платье я подготовила, — проворчала Урпаха, поднимаясь с кровати, и вдруг озорно хмыкнула: — А здорово оно вышло! Вроде скромней скромного, а поди ж ты. Глаз так и притягивает. Это у меня-то, у старухи. У мужиков так и вовсе повыскакивают. Так, глядишь, императору и наша Ати не глянется: по тебе все глаза проглядит. А уж мы с тобой отобьёмся, — пригрозила она пустому пространству, тряся кулаком. — Нас голыми руками не возьмёшь.
Руана открыла рот, чтобы поддакнуть… Да и закрыла. До неё вдруг дошло: она вспомнила себя прежнюю, но Ольгой больше себя не ощущает. То есть, абсолютно. Будто и не было тех двадцати пяти лет подлинной жизни…
Стоп! А чем она сейчас не подлинная? Ей и здесь приходилось расти да взрослеть. Учиться, бороться за право на самоопределение. К тому же этот мир был несравнимо добрей. Здесь отец не просто любил её, но и давал это почувствовать. Не смотрел сквозь дочь, как сквозь мешающий видимости туман.
Здесь мачеха кривилась на каждый её выверт, но просиживала ночи напролёт, когда Руана заболевала. Беспокоилась о её нарядах, манерах, будущем. Пыталась научить всему, что, по её мнению, могло защитить дурочку от неприятностей. Собственно, по-своему любила брыкливую малолетку. Про Ати и говорить нечего: немыслимый подарок судьбы. А Урпаха?