Попасть в отбор, украсть проклятье
Шрифт:
Арнсгар захрипел, его глаза расширились от удивления. А я хотела одного: убить. Вот только, увы, желать – не значит мочь. Мое тело прошил разряд. Я согнулась от боли, забыв обо всем. А тычок в грудь заставил меня отлететь к дверце магомобиля.
Все произошло за пару ударов сердца, не более. Водитель затормозил тогда, когда я вернулась на свое место.
– Все нормально, едем дальше, - кашлянув, бросил ворон и тут же, обратившись ко мне, произнес со странной иронией: – Не припомню тебя среди своих любовниц. Хотя
– Почему именно любовниц?
– ошарашенная таким заявлением Арнсгара спросила я, приходя в себя.
Элементаль, раскручивая шестеренки и поршни, заурчал под капотом магомобиля, и тот тронулся с места. Шины зашуршали, и им вторил мерный стук капель занимавшегося дождя.
Мы выезжали на проспект. Сердце столицы, квартал Кристаллов, где даже в этот ранний час машины перемигивались фарами с яркими вывесками витринами. Столица жила своей привычной размеренной жизнью, не подозревая о том, что ночью произошло на погосте окраины стольной Эйлы.
– Потому что мои враги, столь же импульсивные, как ты, уже давно и прочно мертвы. Остались только хладнокровные и расчетливые, способные с широкой дружеской улыбкой всадить нож в спину.
Он говорил, изучающе, по-новому глядя на меня. ? я наконец поняла, что его фраза про любовницу, показавшаяся мне идиотской, была точно выпад в фехтовании, рассчитанной. Ворон огорошил меня, заставил сбиться с мысли, и, пока я слушала его ответ, успела если не остыть, то взять себя в руки.
– Фамилия Росс вам о чем-нибудь говорит? – медленно выговорила я, сжав кулаки до хруста.
Но чего я не ожидала, так это того, как Арнсгар изменится в лице. Маска его невозмутимости пошла трещинами, как весенний лед на реке. Еще мгновение назад все было гладко, и вот уже – полыньи и торосы. А под ними – стремительный поток эмоций.
– Росс?! Демон меня раздери, Росс!
Его острые скулы побелели, отчего в отсветах ночных огней, что через стекло заглядывали в салон магомобиля, ворон показался мне покойником.
А потом он схватился за грудь. Там, прямо напротив сердца, обугливалась ткань черного мундира.
Я впервые видела действие клейма клятвопреступника. Арнсгар шипел сквозь зубы. По его виску стекла капля пота, он откинул голову. Кадык на открытой шее дернулся. Но я уже знала: эта беззащитность обманчива. И рискни я попытать удачу снова – точно так же попаду под удар заклинания.
– Чуть меньше десяти лет назад я принес клятву, – не дожидаясь моего вопроса, заговорил ворон: – Найриша Росс вытребовала ее у меня. Я обещал, что никто из ее семьи не пострадает от моих действий и действий моих подчиненных. Правда, это было до того, как твоя, я полагаю, сестричка предала Родину и слила всю информацию нашим врагам.
– Арнсгар, знаешь, хочется тебя послать, но я смотрю и вижу, что ты везде уже побывал. И не раз, – вырвалось у меня.
Он приоткрыл
– Что же. Рад, что у нас есть что-то общее. Хотя бы ненависть друг к другу. – резюмировал он. – Мне будет проще вести допрос.
Кто там говорил о женской логике, что она странная? Выверты мужской, точнее одного ненаследного князя, можно было описать только законами всемирного хаоса.
– Странно, а мне всегда казалось, что разговаривать проще и уж точно безопаснее с тем, кто не хочет тебя убить, – на последних словах мне едва хватило воздуха.
Пришлось шумно вдохнуть. Все же в живом состоянии было много плюсов – например, привычка дышать.
– Да, проще, - уголком рта улыбнулся ворон, - но ещё ненависть – эмоция сильная. Именно она порою и мешает сохранить лицо невозмутимым, когда подозреваемый пытается солгать на допросе.
Я же краем глаза оглядела карателя. На его мундире зияла дыра, обугленная, а в ней – месиво из спекшейся крови и плоти. В салоне наверняка пахло жженой кожей, но я этого не чувствовала. Да и боль, подозреваю, была адская. Обычно от такой умирали: чем серьезнее клятва, тем больше клеймо. У ворона оно было внушительным – едва не на половину груди. ? он не только не отправился за грань, но даже сознания не потерял.
Мой взгляд пробежал по наглухо застегнутым пуговицам мундира выше, к шее, подбородку, стиснутым в линию чуть обветренным губам. А потом я увидела, что ворон точно так же изучает меня. И резко отвернулась.
На запотевшем стекле капля дождя оставила след–змейку. Осень не плакала. Она всего лишь заваривала крепкий чай из желтых листьев. Накрывала всех и каждого пледом тихой печали, стучала в окна дождем в ритме протяжного блюза. А вместе с запахом прелого покоя душа, укачиваемая в колыбели из смурных туч, засыпает до весны.
– Жаль, что ты не умер от печати. Тогда мы бы были квиты, - произнесла, не оборачиваясь.
– Под твоими словами подписались бы многие – отозвался ворон. – Ибо многих в империи расстраивает, что я до сих пор не убит. Касательно же клейма: оно вступает в силу, когда носитель клятвы сам осознает, что ее нарушил. Так что даже хорошо, что ты назвала свою фамилию сейчас, а не в департаменте.
– И чем же?
– любопытство было слишком велико, и я невольно снова повернулась к ?рнсгару.
– Тем, что меня бы так скрутило, когда начался бы допрос по всей форме. Но уже при подчиненных.
– А водитель, выходит, не подчиненный? – хмыкнула я, кивнув на свидетеля слабости высочества.
– Почему же, подчиненный, - ?рнсгар выпрямился и, повернувшись ко мне, добавил: – Подчиненный по всем правилам некромантии зомби, преданный исключительно мне. К тому же язык Кейри вырвали ещё при жизни.
Вот ведь! Уел.
– Что, так важно быть непогрешимым и непобедимым в глазах других?
– вскинулась я.