Поперчить посахаренное
Шрифт:
– А мне есть кому переломать ноги, Бобби? – прямо спросила она. Он посерьёзнел, проведя рукой по её волосам, челке, опустив на её щеку.
– Разве что мне самому, если ты зла на меня. – Дохи тряхнула головой, тут же откинув все сомнения. Чживон взял её за руки. Он казался ей слишком взрослым и мужественным для этого жеста, но оттого он выглядел ещё милее, с её маленькими ладонями в своих больших и сильных. – Дохи… я пришёл спросить тебя, и мне нужен ответ сейчас же. – Она напряглась, не представляя, о чем он её спросит? – Я хочу быть твоим первым, - рубанул Бобби, не откладывая первостепенные заявления за слова последней важности.
–
– В теории меня это, конечно, тоже радует, но на практике привлекает больше, я всё-таки мужчина из плоти и крови, - Дохи ждала продолжения, которое не задержалось: - Я не смогу сидеть на месте, я не смогу остаться, я никогда не остановлюсь, странствуя и бродя, как вольный ветер. Поэтому я не останусь здесь, с тобой… если ты останешься. – Он крепче сжал ладони Дохи. – Разделишь ли ты со мной ветер? Станешь ли ты моей свободой и отправишься вместе со мной? В трудные условия, не всегда в тепле, не всегда с крышей над головой… - Чживон, видимо понимая, что мало кто согласится на это, и, боясь отказа, прижал девушку к себе. – Но я сделаю всё, чтобы согреть, и всё, чтобы укрыть от непогоды. Если ты согласишься…
– А если нет? – просто так, из любопытства задала вопрос Дохи, но почувствовала, как вытянулись все части тела Бобби, как они напряглись. – Ты ведь украдешь меня, правда? – с детской надеждой посмотрела ему в глаза Дохи, заставив улыбнуться и расслабиться. – Вдруг у меня не хватит смелости? Мне нужно будет, чтобы ты всё равно меня с собой взял, даже если я буду сопротивляться.
– Ты хочешь сопротивляться?
– Так положено. Девушка не должна сразу соглашаться. Иначе я покажусь легкомысленной.
– Ну… тогда внимание – это ограбление! – Бобби развернул Дохи к тумбочке. – Одевайся. Я тебя похищаю.
– Что? Прямо сейчас?!
– Да, - закивал он. – Тебе же всё равно завтра выписываться? Погнали отсюда, там снега по колено и почти ни одной души на улице. Ещё чуть позже, и город будет только наш…
– Но как я пройду мимо дежурной медсестры?!
– Никак, мы выйдем, как я и пришел, - указал Бобби на окно.
– Что?! Господи, да я же упаду оттуда!
– Я тебя поймаю, - растерянная и взволнованная Дохи замерла с колготками в руке, почесывая затылок. Чживон подошёл к ней, обняв в полумраке. – На безумства надо решаться сразу же, не думая. Иначе уже не решишься.
– Ты говорил, что на безумства идут ради страсти, а ради любви - на жертвы. – Девушка замешкалась. Откуда ей знать, что потом не будет, как с Джинни, что Чживон не перехочет её? Все эти поступки всего лишь в его натуре, в то время как она… она не просто увлечена, как БиАем когда-то. Она страдает в своих чувствах, хоть никому и не показывает. – Я готова пожертвовать и своей шеей, сиганув со скользкого подоконника, но тебе-то своей всегда рисковать нравилось… ты не ценишь ничего, кроме свободы, и именно от неё не собираешься отказываться. Даже ради меня, - Дохи положила колготки на место. Бобби видел этот жест, который как бы сказал «передумала». Он сжал кулаки, почувствовав то самое, чего боялся, что ему поставят в упрек, что свобода – на первом месте, что он недостаточно любит, что он не обещает любить вечно и постоянно, но почему она не понимает, как всё обстоит на самом деле… Дохи встала, снова взяв колготки. – Ладно, плевать! – произнесла она, став их собирать пальцами, чтобы натянуть на ноги. – Хорошо, ладно, погнали отсюда. Я не должна была говорить всего этого. Я хочу быть с тобой, и неважно страсть или любовь в нас горят. Свобода так свобода. Потому ты мне и понравился, что ты такой, верно? Нельзя пытаться изменить человека, которого любишь…
– Дохи, - поймал он её за запястья, остановив. – Свобода мне не дороже тебя. Ты правильно заметила, что свобода – это и есть я, я такой, и без неё я всего лишь не буду тем, каким являюсь. Но что значит отказаться от свободы? Дохи, свобода – это наша жизнь, если отказаться от неё, то мы умрем, как умирают люди в своих тесных квартирах, день изо дня в одних и тех же комнатах, не видя мира, света, настоящей жизни. Что же я должен делать, оставить нас умирать вместе, или дать нам одну жизнь на двоих?
– Ты всегда умел очаровывать, Бобби, - улыбнулась девушка. – Ты мог бы ничего этого не говорить, я всё равно уже на всё согласна, - он прижал её к себе, стиснув в объятьях до боли. Как всегда не рассчитал силу, и Дохи айкнула. Тогда его руки разжались.
– Прости. У тебя много вещей здесь?
– Небольшая сумка. Я быстро, - девушка покидала в неё всё, что имела с собой в палате: зубную щетку, полотенце, расческу, телефон, сменную одежду. Вспомнив, что верхняя одежда внизу, сдана в гардероб, Дохи расстроено сообщила об этом Бобби. Он попросил её продолжать собираться и вышел из палаты через дверь. Спустя десять минут он вернулся, протягивая девушке пуховик и сапоги. – Как ты это сделал?
– Если бы я не умел делать подобное, я бы не выжил, - улыбнулся он.
Спрыгнув со второго этажа без затруднений, Чживон поймал сброшенную девушкой сумку, а потом помог выбраться и ей самой. Сначала она перелезла на дерево, растущее под окном, а затем Бобби спустился на землю и подставил руки, в которые она попала, решившись на прыжок.
– Мы безумцы, - хихикнула она, оборачиваясь к темной больнице, пока они шагали по сугробам на газоне. Молодой человек показывал спутнице, как заметать на снегу следы, чтобы никто не разгадал, каким образом они пропали.
– Именно поэтому нам лучше держаться подальше от людей, вдруг они это заметят? – поддержал шутку Чживон.
– Бобби, - потянула его за руку, которой он взял её ладонь Дохи. Он оглянулся, идя чуть впереди. – Мне страшно.
– Чего ты боишься? Холода, темноты, неизвестности? – В тихой морозной ночи, он обнял её, поправив капюшон, чтобы к её лицу не задувал леденящий воздух.
– Я боюсь свободы. Вот такой… нашей. Сумеем ли мы ей распорядиться правильно?
– Свободой не распоряжаются, ей отдаются, - Бобби ласково разглядывал круглое личико, смотрящее на него снизу, обрамленное мехом по краям капюшона. Его сердце таяло, несмотря на холод, будто наступила весна. – Ей отдаются, как и любви. Любви же ты не боишься? Вот такой… нашей.
Крепче взявшись за руки, они тронулись дальше, выйдя на расчищенный тротуар, где не могли остаться их следы. Отдавшись свободе, они растворились, исчезнув с радаров. Он загнал себя в тупик, совершив много ошибок, ввязавшись не в те дела, она утопала в постоянной отверженности, трудностях выбора между подругами и вынужденной лжи. Почему бы им было и не сбежать ото всего? Говорят, что бегство – это трусость, но порой нужно очень много храбрости, чтобы совершить побег, настоящее мужество, чтобы его организовать, и любовь, чтобы всё совершаемое обрело смысл.