Поперечный элемент
Шрифт:
– Этак она и заимку подожгла, сама! С родичами спалила! А что же нас ждёт, хлопцы? Наколдует, тады и мы погорим! – опасались.
Мужики решили покончить с юродивой. Похватали вилы, лопаты, топоры, косы и бросились дружной толпой к ненавистному дому. Да только добежали не все. Кто – на свои же вилы накололся, кто – запнулся и на косу налетел… Некоторые, побросав орудия, стали помогать раненым. Паша возглавлял набег. Он первым залетел в избу.
А с этого момента версии разделились. Одни рассказывали, что увидели там черную кошку с черными глазами, которая мигом выскользнула за дверь. Другие поговаривали,
Сам Паша уверял, что ни одного указания на то, что в доме долгое время жила сирота, не было. Жилище было в запустении. Трухлявый пол проваливался, печка сыпалась, сквозь давнишние щели завывал ветер. Ни занавесок на окнах, ни самотканых половиков, ничего. Слои пыли, вязкая паутина и беспорядок как при жизни Пятачихи: горы бутылок, грязной посуды, испачканного тряпья.
Перепуганные жители попытались поджечь избу. Но спички ломались, не загорались или тухли через мгновение. От отчаяния молодцы принялись рубить крыльцо, но топорищи с треском расщелкивались, лезвия тупились, а когда у одного со звоном раскололся обух, стало ясно, что ничего не выйдет. Так и не причинив весомых увечий злополучному дому, поковыляли восвояси, таща на себе умирающих и пострадавших.
Долгое время проклятого дома сторонились. Никто не решался войти на территорию двора. Поговаривали, что ведьма по-прежнему живет в избе. И хотя ее никто больше не видел, каждую ночь окно смутно брезжило хмурым коричневым светом и гасло, едва воспевал первый петух.
А по осени посреди ночи проснулась вся деревня от жутких нечеловеческих криков, доносившихся из нутра злополучной избы. Кто-то рычал, ревел, завывал и стонал, бился, визжал, скрежетал. Полная луна ясно освещала окрестности, звезды тревожно мерцали. Все живое в округе замерло, замолчали звери и птицы, притаились люди, боясь ненароком выдать свое присутствие.
Из печной трубы густым столбом валил дым, как еще одно доказательство творившейся внутри дома чертовщины. Казалось, изба ходила ходуном, дрожала от напряжения и дьявольских чудовищ, бушевавших с лютым неистовством. Вместе с воплями слышалось, как громыхала какая-то утварь, как двигалась тяжелая мебель, как с яростью колотилась в стены нечистая сила.
В проклятом доме горел свет, но никому не пришло в голову заглянуть внутрь. Люди попрятались в своих домах, отчаянно шептали молитвы, ждали, когда же наконец придет утро. Ночь отступила, забрезжил рассвет, и крики ослабли. Придавший смелости новый день заставил соседей с осторожностью выглянуть в окно. Солнце несмело коснулось крыши проклятого дома, и вдруг все прекратилось, совсем. Робко пропел петух, где-то заблеяла коза.
Три последующих дня прошли в загадочных обстоятельствах. Печная труба продолжала дымить. Соседские коровы с перепугу давали молока вдвое меньше – утрами совсем не доились, а куры перестали нестись.
А на пятый день в огороде проклятого дома, среди зарослей высокой травы и грубо выкорчеванных сорных кустов появилась могила. Свежий холмик жутко возвышался над ровной землей, небрежно сколоченный крест косо торчал в изголовье.
И все пошло своим чередом.
Долго помнили деревенские жители эту ночь. Много полнолуний после прошли в страхе и молитвах. Но подобное больше никогда не повторялось. Соседи со своей стороны вдоль забора вкопали сколоченные кресты. Даже когда посреди зимы кончились заготовленные дрова, и вся ограда ушла на растопку, кресты не посмели трогать.
Через несколько лет в деревню привезли батюшку. Но и он, узнав обо всем, отказался приближаться к калитке. Вышагивая повдоль забора, пел молитвы, размахивал кадилом с дымящимся ладаном, разбрызгивал святую воду кропилом. Наконец, обрызгав святой водой очевидцев и начертав в воздухе крест, заявил:
– Бесого отродие не пущает, – трясущимися руками вытер пот со лба. – Смежники, тикать вам надось отседова, перекочевывать с земли проклятой, – обратился к соседям. – Нехай, нехай… Неча туды суватьсы… Свят-свят-свят!
Так и уехал.
Прошло десять лет. В теплую летнюю ночь компания из четырех парнишек, слоняясь по улицам от скуки, болтали о проклятом доме, и у одного из них родилась идея войти внутрь. На это предложение подростки отреагировали по-разному. Один – отказался наотрез, второй – с воодушевлением поддержал, а третий, опасаясь насмешек, никак не выказал своего страха и согласился. Спор продолжался недолго, и тому, кто был против, ничего не оставалось, как последовать за остальными, дабы не прослыть трусом.
Молодежь, бахвалясь и важничая, ерничала, припоминая россказни о ведьме. И даже тот, кто изначально не хотел туда идти, не скупился на слова. Изгиляясь и глумясь, бравым шагом переступили порог.
Это была самая долгая ночь в их жизни. Как только все оказались в избе, вдруг выяснилось, что пропали окна и двери. В тягучей тьме не было видно собственного носа. Словно друзья разом ослепли. Парень, входивший последним, точно знал, что ровно за спиной должен быть выход, тем более что дверь оставалась открытой. Но позади была холодная стена.
Много чего случилось с ними в ту ночь, мало кто не поверил в их рассказы. Ребята клялись, что слышали ведьму, будто она находилась там, среди них. Сначала она хныкала и тоненьким голоском вспоминала маму, потом – остервенело хохотала и обещала, что все, кто желал ей плохого, будут гореть в аду. Мальчишки умоляли отпустить, плакали, по периметру ощупывали стены, но руки проваливались при прикосновении, потолок капал сверху, они тонули и пытались выбраться из ставшего мягким пола. Тщетно надеялись найти выход. Голос не умолкал, звучал настойчивее, звенел в ушах.
Всякий раз, когда кто-то из них начинал молиться, ведьма бушевала. Швырялась утварью, яростно вопила, зажимала рот или душила – цепкие ледяные руки впивались в кожу явственно и решительно.
Потом стали слышаться другие голоса. Людской гомон то нарастал до неправдоподобной громкости, то слабым шепотом доносился отовсюду. Кто-то тащил и тянул подростков, толкался и дышал в лицо могильным смрадом, царапался, щипался, хватал за волосы и одежду. Кто-то ползал под ногами и ходил по потолку. Они будто оказались в логове бесовщины, чертовщины. Некоторые моменты не поддавались описанию, потому как в человеческом языке не существует подобных слов, в человеческих головах не найдется места подобным понятиям и явлениям.