Попранная справедливость (Защитник - 8)
Шрифт:
– Слава Богу, что это была фотография в матросском костюмчике, - вслух сказал Холден.
– Что?
– Ничего.
– Нет, о чем ты думал? - настаивала Рози.
Он взглянул на нее, и внезапно почувствовал, что у него пересохло во рту.
– На самом деле она не была моей теткой, понимаешь? Просто подружка моей матери. Наверное, она была немножко чокнутая. Я до сих пор помню, что отец бесился, когда видел эти фотографии.
– Это был отличный матросский костюмчик, и тебе было всего четыре года.
– Поверь мне. Могло быть и хуже.
– Что могло быть хуже? - засмеялась Рози.
– Нет... Я... Черт, я Элизабет даже и не заикался.
Он посмотрел на Рози. Она сидела, забравшись на сиденье с ногами, как маленькая девочка.
– У нас об этом и речи не заходило, поэтому я и не заикался. Я сам видел фотографии только один раз. Я про них забыл, и вспомнил только тогда, когда ты рассказала про эту идиотскую передачу.
– Этот парень в телевизоре, - сказала Рози, - рассказал, что они взяли фотографии из старого фотоальбома.
– Альбома? Значит, они добрались до тети Дороти. Черт!
Сейчас, если она жива, ей было бы лет восемьдесят пять, потому что она была гораздо старше его матери. Он это хорошо помнил.
– Почему ты боишься мне рассказать, Дэвид?
– Я не боюсь...
– Ерунда, - засмеялась Рози. - Что это за фотографии, а? Ну давай, расскажи Рози.
В первый раз он слышал, чтобы она называла себя Рози.
– Ничего особенного, не волнуйся...
– Я не волнуюсь. Это ты волнуешься.
– Я не волнуюсь. Ради Бога, мне было всего четыре года, а она была...
– Что за фотографии?
Если бы они проезжали мимо бензоколонки, он бы остановился, чтобы она заткнулась.
– Что за фотографии, Дэвид?
Дэвид Холден сглотнул.
– В костюме супермена, - пробормотал он.
– В чем?
– В костюме супермена, - снова пробормотал Дэвид. - А другая - в рождественском костюме зайчика и еще...
– О Боже!
– Все, я сказал. Все. В дурацком костюме зайчика.
– О, Дэвид! С ушами, и все такое?
Холден почувствовал, что у него краснеют щеки.
– Да, черт побери. С ушами, и все такое. Со всеми чертовыми причиндалами.
– А ты держал в руках маленькую рождественскую корзинку?
– Нет... Я не помню... Да, по-моему, держал.
– А какого цвета? - она захихикала.
– Это была черно-белая фотография. Откуда я знаю, черт возьми! Это было давно. Отстань от меня, - сказал Холден.
– Ты покраснел. Господи, ты покраснел! Я думала, ты не умеешь.
– Я не покраснел. Мне жарко. - Холден открыл окно.
– Я уверена, ты был самым миленьким зайчиком.
– Прекрати, - рявкнул Холден.
– А может быть, ты оделся бы как-нибудь зайчиком...
– Нет, проклятье!
– Я могла бы называть тебя Зайчик. Когда мы одни...
– Нет, - Холден полез в карман за сигаретами. Рози продолжала хихикать.
– Черт!
Глава тринадцатая
Он остановил "Форд" и вышел, держа в руке маленький "Кольт". Они были уже далеко от берега, далеко от отеля на Сиамской отмели, на другом конце городка Харрингтон.
– Как тебя зовут по-настоящему? Я знаю, что тебя зовут не Барт. И ты совсем не похож на какого-нибудь доктора... Как он тебя назвал?
– Я взял себе имя доктор Филип Ригли.
– Так как твое настоящее имя? То есть, ты не должен говорить самое настоящее. Выдумай любое и скажи, что оно настоящее и я тебе поверю, потому что мне так хочется. Вот и все.
– Я люблю тебя. Я не думаю, что ты мне веришь, но раньше я никогда и никому не говорил это серьезно.
– Я знаю, - сказала Линда Эффингем. - Я знала, что ты вернешься за мной. Я знала, что ты вернешься за мной именно поэтому. И я не хочу, чтобы ты меня бросил. Я имею в виду, я знаю, что ты будешь делать то, что должен, что ты уйдешь, и я тебя больше никогда не увижу. Но не надо меня бросать так.
Он повернулся и посмотрел на нее. Луна была очень яркая, он уже несколько миль ехал без фар.
– Ты права. Я бы не бросил тебя так. И не мог бросить.
– Ты что-то вроде полицейского или секретного агента? Или я не должна спрашивать?
– Ты не должна спрашивать.
– Тогда скажи, как мне тебя называть.
Конечно, он должен был соврать. Так всегда делают. Единственное имя, на которое у него не было документов, было его собственное.
– Джеф. Джеффри Керни.
– Красивое имя. Ты его сам выдумал или...
– Его выдумали мои мать и отец, - он отвернулся, прикуривая сигарету от желто-голубого огонька своей латунной зажигалки "Зиппо". - По крайней мере, они выдумали Джеффри. Керни уже был.
– Кто ты?
Ему нравился звук ее голоса.
– Я же сказал: я Джеффри Керни. Зови меня Джеф, если хочешь, но забудь мою фамилию.
– Я имею в виду, чем ты занимаешься? Ты полицейский? У тебя настоящий акцент?
– Дорогая, там, откуда я приехал, у всех акцент. Я работаю здесь для своего правительства. Это все, что я могу сказать, да больше и говорить нечего. Наверное, я где-то похож на полицейского. А может быть, на палача. Понимаешь, - он сильно затянулся сигаретой, - человеку был вынесен смертный приговор. Я еще не совсем уверен, кому. Когда я буду точно это знать, я должен привести его в исполнение. Для тебя это может звучать дико, но меня это совершенно не трогает. Этот парень заслуживает смерти. Поэтому я немножко похож на судью и на присяжных. Я разыщу его, как полицейский, я осужу его, а потом убью. Ты из другого мира.
– Я тебя тоже люблю.
Керни опять затянулся.
– Есть еще одна причина, почему я вернулся в бар. Мы живем в несовершенном мире, дорогая. В совершенном мире играли бы скрипки, - он посмотрел на луну, пытаясь разглядеть лицо, которое якобы можно увидеть на ее сияющей белой поверхности, но не смог.
Мы вместе поселимся в каком-нибудь коттедже и все такое. Но в этом мире много людей, которые хотят его разрушить, просто, чтобы посмотреть, смогут ли они. Совсем как дети, которым дарят заводную игрушку на Рождество или день рождения и говорят: "Не заводи слишком сильно, а то игрушка сломается". Мы все знаем, что через некоторое время ребенок не послушается, и будет заводить, и заводить, и заводить игрушку и, в конце концов, если он не остановится, пружина лопнет и игрушка сломается. В этом мире есть такие люди, Линда, которые не верят, что если заводить слишком сильно, то игрушка сломается, точнее, еще хуже, им все равно, что с ней случится. Есть некоторые, их совсем мало, которые на самом деле искренне хотят, чтобы игрушка сломалась, дерутся за это. И пока игрушка цела, они не будут счастливы.