Попробуй меня вспомнить
Шрифт:
— А? Нет. Но читала много новостей по поводу упавших в шахту лифтов.
— Не клаустрофоб, но параноик. Понятно.
— А вас что, никто не ждет? — уточняет шатенка.
— С чего ты взяла? Ну и ко мне можно на «ты», вряд ли у нас слишком большая разница в возрасте.
— Хорошо. Ты попросил меня позвонить, если кто-то ждет. А ты?
— А у меня руки пакетами заняты.
— Их можно, кстати, поставить. А то ручки сейчас оторвутся.
— Точно. А я тебя здесь раньше не видел. Ты недавно переехала или в гости?
— Хм… я тут жила двадцать
— Серьезно? — действительно удивляюсь. Потому что мне казалось, что девочку с именем Ада я бы мог запомнить. Хотя у нас достаточно много лет разницы. Как минимум восемь. — Извини, не вспомню.
— Да ничего, — улыбается она какой-то нейтральной улыбкой. Точно, еще представляет, как мы рухнем в шахту. Придется отвлекать ее разговорами.
— Как там ателье? Заказы пошли?
— Да, спасибо. Вы с критиком оказали нам большую услугу.
— Тогда предлагаю нам обоим оказать ещё одну. Что на счет сотрудничества?
— Сотрудничества? — девушка опирается плечом на стену кабинки и прикусывает губу. — И какое же?
— Мне в ресторан нужно пошить новую форму для официантов.
— Хм, мы такими заказами раньше не занимались.
— И в чем трудность? — уточняю, глядя на старый потолок лифта. Спать хочется чертовски, все-таки всю ночь я проворачивался.
— В отсутствии опыта. Однажды я уже попыталась прыгнуть выше головы, — печально замечает моя попутчица.
— Ты о Стругацкой что ли?
— Угу.
— Тогда не переживай. Я заказчик адекватный. Но вообще лучше этот вопрос обсудить с моим директором ресторана. Она хочет определенную концепцию. Ну и взаимовыгодное сотрудничество.
— А взаимовыгодное — это насколько?
— Ну, нам — скидка, вам — пиар.
— В целом неплохо, — Ада ставит свой пакет, который до этого держала в руках на пол. — Я могу посоветоваться со своим маркетологом?
— Да ради бога. Давай со следующей недели свяжемся?
— Хорошо.
Мы молчим после этого пару минут. В голове я начинаю прокручивать сцены, как мы можем встретиться с отцом. И в каждом из вариантов мы снова ругаемся. Потому что я чувствую за собой вину, но недостаточно храбр, чтобы признаться во всем. Нарушает ход моих мыслей и безумной страшной фантазии девушка, стоящая рядом.
— А тебе сейчас не страшно?
— С чего бы?
— Ну, мы по неизвестной причине застряли здесь. И вообще, мрачное место. Не любила я никогда особо на лифте кататься.
Вспоминаю ее машину. Действительно, семерка же намного лучше лифта.
— М-да, место мрачное. Во времена, когда я здесь жил, еще и вечно кнопки жгли.
— Угу, — соглашается Ада. Выглядит она одновременно по-амебному грустной и взволнованной. Поэтому все же решаюсь ее утешить.
— Да и вообще, здесь на каждом этаже есть специальные фиксаторы. В случае, если лифт начинает падать, эти крепежи срабатывают и его подхватывают. И даже если все они покажут свою несостоятельность и начнут обламываться, ничего страшного не произойдет.
— Ничего себе, ничего страшного…
— Угу, потому
— Мне легче не особо стало.
— Жаль, а я старался быть убедительным, — улыбаюсь даже. Потому что сейчас меня тревожит что-то более серьезное, чем падение в шахту лифта. Ей богу, это было моим спасением в какой-то степени перед личной моральной гильотиной.
Ада хочет ответить и даже открывает рот. Но в этот момент кабинка дергается, свет гаснет, а женская ладонь впивается в мою. И я обнадеживающе сжимаю ее в ответ. Длится все это не больше нескольких секунд, но я действительно успеваю попрощаться с жизнью. Девушка даже всхлипывает, но свет восстанавливается, а створки раздвигаются, ослепляя нас светом из вымытого на удивление подъездного окна.
Напротив лифта стоит мужчина лет сорока в рубашке и брюках, уперев руки в боки. Мы разглядываем его, все еще привыкая к свету и держась за руки. А он смиряет взглядом нас. В конце концов моя попутчица мягко вынимает из моей ладони свою руку и бросается на шею этому мужчине. Видимо, ее отец.
Я подхватываю свои пакеты и выхожу следом. Здороваюсь, мы пожимаем друг другу руки. Мужчина еще раз окидывает меня взглядом и тащит дочь опять в лифт.
— Эй, нет, я в эту коробку сегодня точно не полезу. Идем пешком.
Посторонние уходят, а я наконец-то собираюсь с духом и звоню в квартиру, в которой прожил сам двадцать лет. Где-то у меня есть ключи. Но не думаю, что я сейчас вообще в том положении, когда можно пользоваться собственным комплектом.
Дверь мне открывают почти сразу. Смотрю на отца. Ему всего пятьдесят, а он выглядит гораздо старше. Грустно осознавать, что я мог послужить причиной его стремительного старения. Мы смотрим друг на друга, я даже вхожу в прихожую. Мы молчим, просто смотря в глаза. Через несколько минут я нарушаю тишину, протягивая руки с пакетами:
— Я тут… вот, немного…
Не могу связать и нескольких слов. Один из пакетов все же не выдерживает и рвется, вываливая на свет божий половину купленных продуктов. Отец просто перешагивает через них и обнимает меня. Роста мы с ним примерного одного, поэтому труда никакого нет. Отец похлопывает меня по спине, как в старые времена. Он так всегда делал, когда я выигрывал олимпиады, с очередных соревнований по волейболу возвращался с кубком, когда поступал и чего-то добивался. А что же сейчас? Чего я добился, что отец проявил этот жест?
Но я и сам не выдерживаю, обнимаю отца в ответ свободной рукой. Он отстраняется, наклоняется подобрать продукты.
— Не надо, я сам, — скидываю пальто и принимаюсь сгребать рассыпавшиеся покупки, прижимая их к себе.
— Давай-давай, проходи, — отец забрал у меня второй пакет. — И зачем столько накупил? Думаешь, отец твой вообще не зарабатывает?
— Нет, не думаю. Но с пустыми руками не ходят.
— Так то в гости, а ты же — домой.
— Да, — замираю с пачкой молока в руках, — домой.