Попрощайся!
Шрифт:
Задумчиво скомкав простыню, Ярик закинул ее в стиральную машину, машинально отметив, что грязные дачные вещи так и лежат там нестираными со вчерашнего дня. И это тоже совершено не в маминых правилах. Умываясь, Ярик так усердно чистил зубы, точно делал это за троих, принося извинения какому-то божеству утреннего моциона. Мойдодыру, например. Он плескал в лицо очень холодной водой, хотя давным-давно проснулся, до красноты растер щеки полотенцем, пока наконец не понял, что просто не хочет возвращаться в комнату.
Дверь открылась, и на пороге, зевая и вытирая мизинцами уголки глаз, появилась Ленка.
– Штаны потерял, – вместо «доброго утра» буркнула Ленка.
В другое время Ярик бы непременно ответил чем-нибудь едким, даже обидным, но сейчас все его мысли занимала кукла. Жуткая дрянь, от которой необходимо избавиться. Освобождая место у раковины, он лишь рассеянно пробормотал:
– Ты один не умывался и грязнулею остался…
Как бы его ни жгло желание выбросить куклу немедленно, первым делом Ярик все же вернулся на кухню. Поставил чайник. Разбил в сковородку четыре яйца. Пока они скворчали, обстоятельно напластал целую тарелку бутербродов с сыром и колбасой. Так что, когда из ванной выбралась посвежевшая умывшаяся Ленка, на столе ее ждал полноценный завтрак, а тостер как раз чихнул, выплевывая две подрумяненные гренки. Убрав со лба прилипшую мокрую прядь, сестра недоверчиво посмотрела на Ярика:
– Денег не дам. У самой нету. Родаки как партизаны ушли, даже записки не оставили. Наверное, сами в магазин зайдут.
Ярик неопределенно покачал головой. Что там Ленка бормочет, он едва слышал. Все его мысли занимала кукла. Как ни оттягивай, а придется действовать решительно. Сидя в светлой уютной кухне, благоухающей ароматами свежеподжаренного хлеба и взрезанной лимонной корки, Ярик ощущал себя парашютистом перед прыжком, самураем перед сэппуку или, на худой конец, дрессировщиком в клетке со львом-людоедом. Старшая сестра поглядывала на него озадаченно, но с расспросами не лезла – уплетала яичницу. Покончив со своей порцией, с молчаливого согласия брата подтянула и его тарелку.
Разрываясь на части между желанием рассказать почти что взрослой Ленке все про куклу, про давящий ужас, про кошмарные выматывающие сны и про мальчишескую гордость («Мы Гордеевы, Ярик! А значит, гордые»), Ярик тем не менее был благодарен сестре за молчание. За ту нормальность, которую ее сонное лицо привносило в этот дурдом.
Опасаясь, что решимость вот-вот развеется, Ярик подскочил как ужаленный и только что не бегом бросился в комнату. На краю стола остался едва надкусанный бутерброд, похожий на чей-то язык. Лена неодобрительно хмыкнула.
– Ничего, все нормально, слуги уберут… – завела она привычную шарманку, но осеклась. Что-то младший сегодня сам не свой. Не огрызается. Смотрит как-то затравленно, точно напуганный щенок. Завтрак вон приготовил. Может, обидел кто? Да нет же – когда бы? Два дня с родаками на даче. Это он оттуда такой приехал. Лена пожала плечами и потянулась за недоеденным бутербродом.
А Ярик тем временем из парашютиста-самурая-дрессировщика переквалифицировался в ученого-биолога, работающего с опаснейшим вирусом. По пути прихватив из ванной Ленкин пинцет (ох,
Кукла повисла вниз головой, жидкие волосы задергались точно черви. Со всей осторожностью Ярик опустил ее в загодя приготовленный пакет. Тряпичное тельце шлепнулось тяжело, с громким шорохом. Показалось или в самом деле по стенкам пакета прошла неявная дрожь, сродни той, что исходит от пойманной задыхающейся рыбины? Не вдаваясь в ощущения, Ярик завязал узлом полиэтиленовые ручки и вздохнул с облегчением. Что ж, все прошло не так плохо.
Держа пакет в вытянутой руке, Ярик торопливо обулся и, не предупредив сестру, ринулся прочь из дома. Перепрыгивая через три ступеньки, в пару секунд оказался на улице, а еще через мгновение – возле мусорных контейнеров. Там замер, не в силах разжать руку и бросить пакет с пугающей ношей в кучу из куриных костей, картофельных очистков, пустых пакетов из-под молока и разбитых банок. Почему-то именно сейчас это показалось ему неправильным. Коря себя за малодушие, он тем не менее поставил пакет у бетонного отбойника. Если кто-то и бросит куклу в мусор – пусть это будет дворник.
Раскачиваясь с пятки на носок, пряча сцепленные в замок руки за спиной, Ярик немного постоял. Из ученого-биолога он превратился в мафиози, который только что зашвырнул в воду пистолет (конечно, не забыв стереть отпечатки пальцев) и теперь наблюдает за расходящимися по воде кругами. Возвращаясь домой, он поминутно оглядывался, проверяя, на месте ли пакет. А тот и не думал исчезать – глядел в ссутуленную мальчишескую спину мятым логотипом магазина. И все же, поднимаясь на свой этаж, Ярик не мог отделаться от мысли, что
кукла
стоит ему закрыть входную дверь, скинуть обувь – и в комнате, на книжной полке
с тобой
будет сидеть грубо сшитое подобие человека с полными ненависти глазами-пуговицами.
навсегда
Однако ни на книжной полке, ни в шкафу, ни под столом никого не было. Пустовали также ванная, туалет, кухня, гостиная, спальня родителей и даже комната Ленки, куда он на свой страх и риск просунул голову, чем вызвал возмущенные крики сестры. Кукла не вернулась. От облегчения у Ярика подкосились ноги, и он едва не сполз по стене. Выглянувшая в коридор Ленка хотела было продолжить изливать праведный гнев, но внезапно смягчилась:
– Я тебе пару бутеров оставила, иди поешь нормально. Тебя от голода шатает уже.
Ярик счастливо хмыкнул. В желудке ощутимо заурчало. Он и в самом деле проголодался.
Из всех времен года Настоящий Гот более всего предпочитает осень. Зима тоже ничего, но слишком уж холодно. Пока до школы добежишь, нос отморозить можно. То ли дело наполненный тленом и увяданием краткий период с сентября по ноябрь, когда можно неторопливо гулять по паркам среди облетающих листьев, оградившись от мира незримой стеной любимой музыки. Осенью Ленка могла гулять вот так часами. Без преувеличения – часами.